Бремя молчания - Хизер Гуденкауф (2010)

— Калли, я здесь. Я буду смотреть на тебя в окошко, — говорю я. Молли вкатывает Калли в кабинет. Я смотрю, как мою малышку кладут на стол, по-разному сгибают ей ручки и ножки, стараясь добиться лучшего качества снимка. Калли такая маленькая, такая хрупкая. У меня щиплет глаза; я усиленно моргаю — не хочется плакать при чужих.

Я поворачиваюсь к доктору Келсинг:

— Сама я, наверное, не справлюсь. Вы можете нам помочь? Можете сделать так, чтобы Калли заговорила?

— Миссис Кларк, я ничего не могу обещать, но мы можем объединить усилия и сделать то, что вы считаете лучшим для Калли. Мне уже приходилось сталкиваться со случаями селективного мутизма. Если вы не против, я могу кое-что вам рассказать. Возможно, мой рассказ окажется для вас полезным.

По какой-то странной, непонятной причине я решаю довериться этой женщине, у которой великолепная кожа, как у моей матери.

— Я боюсь, — говорю я, стараясь не разреветься. — Очень боюсь узнать, почему она вдруг перестала говорить. И еще больше я боюсь… — Из глаз брызжут слезы, и я закусываю губу, молясь, чтобы они остановились. Доктор Келсинг ничего не говорит; она ждет, пока я не соберусь с духом, за что она мне еще больше нравится. — Еще больше я боюсь того, что с ней случилось там, в лесу… Из-за чего она снова заговорила.

Помощник шерифа Луис

Мартин держится из последних сил, глядя, как его дочь на носилках грузят в вертолет. После того как вертолет берет курс на Айова-Сити, он поворачивается ко мне и говорит:

— Мне нужно вниз. Должен рассказать Фильде, что с Петрой все будет хорошо.

— Мы поедем на квадроциклах. Так будет быстрее, а потом я сразу отвезу вас к Фильде, — предлагаю я.

Мартин неуклюже влезает на квадроцикл-вездеход и обхватывает руками полицейского, сидящего впереди. Обернувшись через плечо, полицейский велит Мартину держаться крепче и трогает с места. Скоро они скрываются за деревьями. Надеюсь, Петру удастся спасти. Мне вид девочки показался неважным; боюсь, ее ослабшему тельцу трудно будет вынести вертолетную болтанку. Я подхожу к Бену. Он сидит, прислонясь к дереву. Не знаю, спит он или нет, поэтому я сажусь рядом с ним на корточки и, включив фонарик, направляю луч на его лицо. Он не спит. Впервые я понимаю, как жестоко он избит. Он мертвенно бледен; лицо у него распухло, глаза заплыли, превратившись в две узкие щелочки. Рубашка разорвана и вся в крови, Бен то и дело хватается за бок.

— Бен, как ты себя чувствуешь? Сейчас мы поедем на квадроцикле. Как по-твоему, ты удержишься? — спрашиваю я.

— Да, наверное, — отвечает он, и я помогаю ему встать. — Можно с вами? — спрашивает Бен. Я оглядываюсь — мои коллеги кивают в знак согласия. Двое садятся на один квадроцикл, а я помогаю Бену сесть на другой.

— Только держись крепче, ладно? Обхвати меня ногами. Если тебе покажется, что я еду слишком быстро, пришпорь меня посильнее. Я знаю, Бен, тебе очень больно, поэтому сразу дай мне знать, если захочешь отдохнуть.

— Хорошо, — кивает он. — Я хочу домой, увидеть маму и убедиться, что с Калли все в порядке.

— Я отвезу тебя домой как только смогу, договорились? Ну, готов? Держись!

Мы довольно медленно едем по лесу. Уже стемнело; сейчас передвигаться на мотовездеходе вообще небезопасно, но у нас нет выбора. Мартина нужно отвезти сначала к Фильде, а потом к Петре. И Бена нужно вернуть Антонии. Подозреваю, что Мартин сломал мальчику несколько ребер, когда ударил его. Надеюсь, Тони когда-нибудь простит Мартина. Картина, которая нам открылась, была жутковатая: Бен загораживал собой Петру и размахивал суковатой палкой… Не знай я мальчика с рождения, я бы, наверное, подумал то же самое, что и Мартин.