Бремя молчания - Хизер Гуденкауф (2010)

— Нам обязательно нужно расспросить девочку, — решительно говорит агент Саймон. — Пусть расскажет, что же она увидела на вершине холма. Поехали в больницу. Возможно, нам удастся поговорить с ней.

Бен

После того как я помылся, мне стало гораздо лучше. При твоей палате есть маленькая ванная. Правда, пришлось постараться, чтобы не намочить повязку на ребрах. Доктор Хигби принес мне зеленую куртку и брюки, в каких ходят здешние медбратья. Чтобы не болели нос и ребра, мне дали какое-то лекарство, и теперь у меня немножко кружится голова. Мама уехала домой за нашими вещами. Я попросил привезти мне зеленую надувную подушку. Правда, я не сонный, но очень болит лицо и хочется лежать на мягком. Машину маме дала одна женщина по имени Роуз. Она же будет приглядывать за нами, пока мамы нет. Роуз обещала посидеть с нами. Сейчас она пошла в кафетерий; обещала раздобыть мне чего-нибудь поесть. Я попросил чипсы и «Маунтин Дью», но Роуз сказала, что мне нельзя ничего соленого и сладкого — губы и рот будет щипать. Да, наверное… Спорить я не стал.

Я лежу на больничной койке напротив тебя и щелкаю пультом дистанционного управления. Телевизор висит на стене. Звук я прикрутил, чтобы не разбудить тебя, но ты, наверное, и так не проснешься. Ты так перепугалась, когда я вошел… До сих пор помню твой скривившийся рот, открытый в безмолвном крике. Наверное, все дело в том, как я тогда выглядел. Сам понимаю, сейчас я не красавец. Мама сказала, что ты произнесла мое имя, когда нашла их на опушке; сначала я обрадовался, а потом задумался. Калли, почему ты назвала мое имя? Почему не сказала, например, «отец»? Ведь это он во всем виноват! Надеюсь, ты не думаешь, будто я обидел Петру, там, наверху, все так смешалось. Ты крепко спишь. Интересно, о чем ты тогда думала, Калли? Почему произнесла мое имя?

Знаешь, когда ты родилась, мне было и грустно, и радостно одновременно. Мне было пять лет; ужасно не хотелось делить маму с кем-то еще. А потом я впервые увидел тебя… Ты была такая крошечная! Пальчики у тебя на ногах были как маленькие конфетки. И я вдруг понял, что мама теперь не только моя. Ты плохо спала по ночам, все время просыпалась и громко плакала. Бывало, мама часами укачивала тебя, носила на руках, гладила по спинке и шептала в крошечное ушко: «Тише, Калли, тише». Но ты никак не могла угомониться. Мама, еле живая от усталости, бродила по комнате; под глазами у нее залегли тени, растрепанные волосы стояли дыбом. Несмотря на то что с тобой было столько хлопот, что ты плохо спала и привередничала с едой, несмотря на то что от тебя часто плохо пахло, мама никогда не теряла терпения, не срывалась на тебя. Она говорила:

— Бен, Калли у нас лихая девчушка. За ней глаз да глаз. Старший братик, тебе придется приглядывать за нашим маленьким ураганом!

И я приглядывал — правда, не всегда.

Успокоить тебя удавалось только отцу. Бывало, он возвращался домой с Аляски… Открывалась дверь черного хода, он швырял свой зеленый плащ на пол, и я думал: наконец-то Калли заткнется. Отец брал тебя на руки и ласково приказывал: «А ну, перестань вопить, малышка Калли!» — и ты переставала. Причем сразу же. Твое красное сморщенное личико тут же разглаживалось, и ты смотрела на папу огромными глазами, как будто удивлялась: «Кто это такой?» Потом ты утыкалась крохотным носишком ему в грудь, хватала крошечной ручкой его большой, похожий на сардельку палец и сладко засыпала.