Бремя молчания - Хизер Гуденкауф (2010)

Мы с Тони познакомились зимой, в первом классе — нам обоим исполнилось по семь лет. Мы с мамой, сестрой и братом только что переехали из Чикаго в крошечный городок Уиллоу-Крик. За год до того от инфаркта скоропостижно скончался отец, одна приятельница помогла маме устроиться на работу в здешнем колледже. В Уиллоу-Крик мне поначалу казалось так тихо и пусто, что я скучал по шуму машин и знакомым голосам соседей, которые непрерывно смеялись и ссорились. Помню, я лежал на новой кровати — впервые в жизни у меня появилась своя отдельная комната — и мне недоставало тихого храпа младшего братишки. Из-за здешней тишины я вначале плохо спал. Ближайшие соседи жили довольно далеко — не докричишься. Слышался только собачий лай да завывание ветра. После многих бессонных ночей мама наконец купила мне маленький радиоприемник. Я поставил его рядом с кроватью, и он заполнял тишину, не дававшую мне уснуть.

Мне не хотелось идти в новую школу в Уиллоу-Крик, поэтому в первый день учебного года я притворился больным. Мама села в изножье кровати и посмотрела мне в глаза.

— Лорас Майкл Луис! — строго сказала она. — Уж кто-кто, а я знаю, как нелегко покидать знакомые места и начинать жизнь сначала. Сейчас рядом нет отца, который мог бы тебе помочь. Ты самый старший, брат и сестра смотрят на тебя и берут с тебя пример. Если ты будешь валяться в постели и притворяться, что тебе плохо, так же поступят и они. Если ты встанешь бодро и с готовностью всех победить, так же поступят и они.

— Мама, Кэти всего три месяца, она еще никого не может победить, — огрызнулся я.

— Ты самый старший мужчина в семье, на кого она может равняться. От того, как ты ведешь себя сейчас, зависит, каким Кэти будет представлять себе настоящего мужчину, когда вырастет. Подумай над этим хорошенько! Вставай.

— Ладно, ладно, встаю!

Я выполз из кровати, оделся и помолился за то, чтобы в этом богом забытом городишке нашлись ребята, которые умеют играть в стикбол.[2]

В тот первый день мама сама отвезла нас в школу. Небо было синим, как яйцо малиновки, а земля покрыта снегом, таким ослепительно-белым, что на него было больно смотреть. Было очень холодно, и изо рта вырывались струйки пара, хотя мама включила печку в нашем стареньком синем «плимуте-эрроу» на полную мощность. Школа находилась на окраине городка и представляла собой большое старое двухэтажное строение из красного кирпича. Она оказалась даже больше моей прежней частной чикагской начальной школы. Правда, сами здания были очень похожими, что меня немного утешило. Потом я заметил, что ученики всех возрастов бежали куда-то за школу, волоча за собой красные пластмассовые ледянки или деревянные санки.

— Пошли, Дейв! — сказал я брату, который шел в нулевой класс. — Вперед! — Я схватил сумку с учебниками, наскоро попрощался с мамой, и мы вышли из машины.

— Эй! — закричала мама нам вслед. — Может, мне проводить вас до дверей?

— Нет, спасибо. — Я закинул сумку на плечо, и мы пошли по цепочке следов на снегу на задний двор. Для меня, семилетнего, зрелище было поразительным. Оказывается, школа стояла на вершине довольно большого холма, который круто обрывался вниз. В одних местах склон был круче, в других — более пологий. Внизу, у подножия холма, раскинулся огромный луг размером с два футбольных поля. Дети выстраивались в очереди на вершине, чтобы проехаться вниз по накатанным дорожкам; порядок тут был более-менее налажен. Ученики постарше, семи- и восьмиклассники, толпились перед склоном, который почти отвесно уходил вниз. На том склоне было много рукотворных трамплинов, заботливо утоптанных для того, чтобы санки взлетали повыше. Дети поменьше собирались у более пологих склонов, где спуск был не таким крутым. Мы с завистью смотрели, как они вопят от восторга, съезжая вниз, а потом решительно карабкаются наверх, волоча за собой санки.