Нарушенная заповедь - Ирина Грин (2017)

Тимур положил паспорт и сумочку на место и поднялся на второй этаж. Заглянул в отцовский кабинет, спальню. Ничего не изменилось. Время застыло в четырех стенах, не зная, куда двигаться дальше. Гостиная. На двери – остатки бумажной ленты, здесь убили Марию. На косяке – черточки, сделанные простым карандашом: Карина отмечала рост Артемки. Последняя – чуть выше Тимурова локтя. Он сглотнул, прогоняя подступивший к горлу ком. Дальше по коридору – комната сына. Дверь, как всегда, открыта. Тимур прислушался – нет, не похоже, чтобы там кто-то был. Да и звонок нельзя не услышать. Остановился в дверях, замер, вслушиваясь в тишину, и шагнул, словно нырнул в пропасть. Никого. Подростковый диванчик, на столе – ни компьютера, ни книг, ни конспектов. Ничего из того, что обычно сопровождает студенческую жизнь. Лишь на книжной полке жмутся друг к другу обложками потрепанные школьные учебники да фотографии на стенах. Раньше их здесь не было. Вставленные в рамки и вывешенные на всеобщее обозрение счастливые мгновения прошлой жизни. Мать, отец, Карина, Ольга… Такое вольное обращение с семейной историей покоробило. Тимур предпочел бы спрятать ее, чтобы доставать и переживать заново в полном одиночестве. Воспоминания делали его слабым. А он не мог позволить себе быть слабым. Вероятно, позже, но не сейчас. Больше всего ему хотелось уйти, отгородиться от воспоминаний дверью. Но как оставить их здесь? Плохо слушающимися пальцами Тимур принялся снимать фотографии. Справившись, огляделся по сторонам. На подоконнике он заметил еще один снимок. Без рамки – видимо, Артем еще не успел ее купить. Мужчина и женщина в спортивных шапочках улыбались в объектив. Почему-то подумалось, что это какие-то знакомые сына из Швейцарии. На всякий случай Тимур прихватил и эту фотографию – вдруг Артему она дорога, раз собрался повесить ее вместе с родными. Странная вещь: при жизни Артем не особо жаловал бабушку с дедом. Карину еще как-то уважал, Марию побаивался, а Ольгу… Наверное, со временем, как и у каждого человека, у Артема произошла своеобразная ревальвация отношения к близким. Пусть даже запоздалая. Ведь не зря же он повесил их фотографии в своей комнате?

Выйдя из комнаты, Тимур оставил дверь открытой, сам не зная, зачем он так поступает. Наверное, по укоренившейся когда-то привычке. Положил в карман фотографии и пошел к лестнице, мысленно прощаясь с родительским домом. Спускаясь по ступенькам, он вдруг понял, что колеблется относительно принятого им решения. Может, все-таки стоило поинтересоваться мнением сына? А вдруг за те годы, пока его не было, дом стал по-настоящему родным для Артема? Хотя не похоже. Взгляд скользнул вдоль кованой лестничной решетки, потускневшей от времени, остановился на геральдической лилии, покрытой толстым слоем пыли. Может, этот цветок был последним, что видела Карина в своей жизни. Может, он помнит ее крик. Ведь она же наверняка звала на помощь. Тимур вдруг почувствовал, что не может сделать ни шага. Ноги словно приросли к ступенькам. Дом, зная, что задумал его хозяин, удерживал, по-отечески старался уберечь от опрометчивого поступка.

* * *

Свет был невыносимо ярким. «Вот как он выглядит, пресловутый свет в конце тоннеля», – подумала Кристина, и тут же прооперированная нога напомнила о себе ноющей болью.

«Это хорошо, – Кристина пошевелила ногой в поисках более удачного положения, – болит, значит, мы еще живы, Ася. Ася?»

Бледная и неподвижная, Ася всем своим видом опровергала эту мысль.

– Ася! – Кристина потрясла подругу за здоровое плечо. – Очнись! Да очнись же, пожалуйста! Слышишь? – она замерла, вслушиваясь в тишину. – Наверху кто-то есть! Ася! Ну пожалуйста, ответь! Ася! Не молчи! Господи! Помогите! – и закричала во весь голос: – По-мо-ги-те-е-е!

Ася открыла глаза, посмотрела куда-то вдаль, чуть выше Кристининого плеча и чуть слышно попросила:

– Не надо кричать, пожалуйста.

– Не буду. Честное слово, не буду.

* * *