Завещание - Джон Гришэм (1999)

— Похоже на то.

— Это замечательная идея.

— Ты не хочешь праздновать Рождество?

— Да.

— А как же твои дети?

Их у Нейта было четверо, по двое от каждой жены. Один учился в выпускном классе, еще один — в колледже, двое — в средней школе.

Он помешал кофе маленькой ложечкой и сказал:

— Ни слова, Джош. Почти четыре месяца я здесь, и ни слова ни от одного из них. — В его голосе послышалась боль, плечи вздрогнули. На миг он показался печальным и ранимым.

— Мне очень жаль, — сказал Джош.

У Джоша, конечно, были контакты с родными Нейта. Адвокаты обеих жен звонили, чтобы разнюхать насчет денег.

Старший сын Нейта заканчивал Нортвестерн, и ему нужны были деньги на продолжение учебы. Он сам позвонил Джошу, но не для того, чтобы узнать о здоровье отца, а для того, чтобы выяснить, каковы его дивиденды по акциям фирмы за прошлый год. Парень говорил вызывающе, грубо, и Джош в конце концов вспылил.

— Мне хотелось бы избежать всех этих рождественских вечеринок и поздравлений, — сказал Нейт, взяв себя в руки.

— Значит, ты поедешь?

— Там протекает Амазонка?

— Нет, это Пантанал — самая обширная на земле болотистая равнина.

— Пираньи, анаконды, аллигаторы?

— Разумеется.

— Каннибалы?

— Не больше, чем в округе Колумбия.

— Я серьезно.

— Не думаю. За одиннадцать лет, по моим сведениям, ВОМП не потеряла ни одного своего миссионера.

— А как насчет адвокатов?

— Уверен, что дикари с удовольствием полакомятся филе из одного из них. Ну же, Нейт! К чему долгие размышления? Не будь я так занят, сам бы с удовольствием прокатился. Пантанал — величайший экологически чистый заповедник.

— Никогда о нем не слышал.

— Это потому, что ты уже много лет не путешествовал. Закрылся у себя в кабинете и никуда не выходил из него.

— Если не считать лечебницы.

— Устрой себе каникулы. Посмотри мир, места, где ты никогда не бывал.

Нейт сделал несколько глотков и перевел разговор на другую тему:

— А что будет, когда я вернусь? Мой кабинет останется за мной? Я все еще партнер фирмы?

— А ты этого хочешь?

— Разумеется, — ответил Нейт после небольшой паузы.

— Ты уверен?

— А на что еще я способен?

— Не знаю, Нейт, но за последние десять лет ты четвертый раз попал в клинику. И срывы становятся все более сокрушительными. Если бы ты вышел отсюда сейчас, то отправился бы прямо в контору и на следующие полгода снова стал грозой преступно халатных врачей. Ты бы сторонился старых друзей, баров, соседей. Ничего, кроме работы, работы, работы. Очень скоро ты бы успешно провел пару громких дел, виртуозно выступил бы в суде — и так до определенной черты. Через год где-нибудь все равно обнаружилась бы трещина. Тебя нашел бы кто-нибудь из прежних дружков, какая-нибудь девица из прошлой жизни. Или неудачно подобранное жюри вынесло бы оправдательный приговор какому-нибудь врачу-преступнику. Я бы, как всегда, наблюдал за каждым твоим движением, но все равно не смог бы заметить, когда начнется падение.

— Больше никаких падений, Джош. Клянусь.

— Я слышал это от тебя и раньше. Хочу тебе верить. Но что, если демоны снова тебя настигнут, Нейт? В прошлый раз ты едва не умер.

— Больше срывов не будет.

— Следующий станет последним, Нейт. Мы устроим похороны, попрощаемся с тобой и будем наблюдать, как тебя опускают в землю. Я не хочу, чтобы это случилось.

— Этого не случится, клянусь.

— Тогда забудь о конторе. Там слишком много стрессов.

Что больше всего ненавидел Нейт в лечебнице, так это долгие периоды молчания, медитации, как называл их Серхио. Пациентам предписывалось, словно йогам, сидеть на корточках в полутьме с закрытыми глазами и искать мира в душе. Нейт, конечно, мог все это проделывать, однако и закрыв глаза видел, как выступает в суде, сражается с Налоговым управлением США, строит козни своим бывшим женам.