Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила - Мэри Стюарт (2018)

Меня трясло так, что некоторое время я не могла сделать ни шагу, лишь стояла, уцепившись за руку Чарльза, и наконец выдавила, стуча зубами:

– Это был Насирулла. Как ты думаешь, это из-за Халиды?

– Наверняка. Очевидно, Насирулла пытался спасти хоть что-нибудь из запасов, прежде чем Графтон успел его остановить, и наткнулся на тело. Или гораздо проще – он спросил Летмана, куда подевалась сестра, и сцена, которую мы наблюдали, заключалась в том, что Летман поспешил переложить вину на своего приятеля. Держись, милая, думаю, мы все же сумеем спуститься к броду этой тропой. Справишься? Давай же, черт возьми, скорее выбираться. Арабская чернь – не самая лучшая для меня компания, и вряд ли они, если доберутся до нас, станут вслушиваться в мой изысканный литературный арабский. Тебе-то ничего страшного не грозит, тебя всего лишь изнасилуют, а мне отнюдь не улыбается быть кастрированным в день помолвки.

– В этом ты весь, мой большой храбрый кузен.

У меня вырвался короткий смешок, скорее истерический, чем веселый, но и он успокоил меня. Чарльз взял меня за руку, и мы при свете гаснущего пожара спустились по каменистой тропе, перебрались через реку, несшую навстречу Адонису все еще багряные воды, и благополучно достигли тенистых склонов на противоположном краю долины.

Глава 20

Мой пес вскормлен царями Салюка.

Старинная арабская поэма

Наступил полдень следующего дня. Солнце застыло прямо над головой, заливая деревенскую улицу жаркими лучами. Мы сидели на невысокой стене, окаймлявшей местное кладбище, и ждали машину, которая доставит нас в Бейрут.

Я никак не могла отчетливо припомнить, что случилось после того, как мы прошлой ночью покинули пожарище. Нелегкий подъем по тропинке в деревню полностью стерся из памяти. Наверное, меня поддерживала некая аварийная высокооктановая смесь из реакции на происшедшее, любви и остаточных паров гашиша. Единственным воспоминанием этого дня был какой-то раздробленный кошмар, в котором на меня глядели внимательные глаза, стучали, как мелкий дождь, аккуратные копытца и пахло козами. Позже Чарльз объяснил, что по дороге мы потревожили стадо спящих коз, а наш знакомый фавн вырос перед нами как из-под земли, оторвавшись от восторженного созерцания грандиозного вида на пожар, и весьма своевременно предложил проводить нас до деревни.

Он провел нас через длинный лабиринт опустевших улиц к глинобитной хижине в дальнем конце деревни, стоявшей на отшибе позади террасы с яблоневым садом. Света внутри не было, но хозяйка не спала. Она стояла в дверях и немного испуганно любовалась на пожар, все еще полыхавший среди дымящихся развалин на противоположной стороне долины.

Мальчик приветственно закричал и ударился в многословные объяснения. У меня кружилась голова, я слишком устала, чтобы вдумываться в смысл его слов или в то, что произошло. Мне хотелось только одного: скинуть мокрое грязное платье, лечь куда угодно и заснуть.

Руки Чарльза заботливо подняли меня по неровным крутым ступеням на террасу. Он, наверное, устал не меньше меня, потому что мне запомнилось, что он, прежде чем заговорить с хозяйкой по-арабски, замолчал на миг, чтобы собраться с мыслями. Пару минут спустя, после краткой беседы, в которой принимал оживленное участие невидимый для нас фавн, нас провели в дом, и там, позади занавески, разделявшей надвое единственную комнату, я разделась при тусклом желтоватом свете потрескивавшей свечи, напялила на себя какую-то просторную хлопчатобумажную рубаху, извлеченную из ящика, – она пахла чистотой, – улеглась на постель из одеял, которые чистотой отнюдь не пахли, и в тот же миг заснула. Последнее, что мне запомнилось, был голос кузена, тихо и медленно разговаривавшего по-арабски с хозяйкой в ожидании – как я узнала позже – главы семьи, ее мужа, который должен был вот-вот вернуться с пожара.