Седьмая чаша - Кристофер Сэнсом (2010)

Он открыл Священное Писание на Откровении Иоанна Богослова. Поля были заполнены заметками, написанными красными чернилами и таким мелким почерком, что они были почти нечитаемы. Мне однако удалось выхватить из текста такие слова, как «возмездие», «кара», «огонь». Каждое из них было написано с нажимом, крупнее остальных и подчеркнуто. Листая страницы, я обратил внимание, что некоторые строки, в которых рассказывалось о том, как семь ангелов последовательно изливают чаши с гневом Господним, также были подчеркнуты: «жестокие и отвратительные гнойные раны», «реки и источники вод сделались кровью», «они кусали языки свои от страдания»…

— Какое богохульство! — воскликнул Харснет.

Никогда, даже в самые страшные моменты нашей эпопеи, я не слышал, чтобы голос отважного коронера дрожал так сильно. Я пролистал Библию. Красными чернилами были подчеркнуты и некоторые другие места, например, в рассказе о разрушении Содома и Гоморры. Но в основном пометки содержались только в Новом Завете и только в Откровении, причем лишь в определенных его главах. После повествования о семи чашах гнева они были сделаны только в рассказе о суде над великой блудницей.

— Взгляните сюда! — привлек я внимание Харснета. — В этой части пометок даже больше, чем в главах, рассказывающих о семи ангелах. Дает ли это нам какую-нибудь зацепку, которая помогла бы предугадать его следующий ход?

— Эта книга осквернена, — ответил Харснет. — От нее исходят миазмы.

— Великая блудница… Кто же это может быть в его представлении?

— Она символизирует Папу и Рим, ставший современным Вавилоном, — сказал Харснет. — Теперь мы это знаем.

— А вот апостол Иоанн не знал, когда писал эту книгу.

— Но именно это он предсказал, — твердо ответствовал Харснет. — Для тех, кто прилежно изучает Священное Писание, это совершенно ясно.

— В мозгу Кантрелла был кто-то другой. Нет, он думал не о Папе, а о человеке, находящемся гораздо ближе.

Харснет несколько мгновений молчал, а затем повернулся ко мне.

— Где он сейчас, Мэтью? — тихо спросил он. — Должен признаться: мне страшно.

На лестнице послышались шаги, и появился один из констеблей.

— Пришла какая-то старуха, она говорит, что знает Кантрелла, — сообщил он.

— Соседка, — пояснил я Харснету.

Мы спустились вниз и обнаружили ту самую старую каргу, которая заговорила со мной во время моего первого визита сюда. Она стояла на пороге и безуспешно пыталась заглянуть за плечо высоченного констебля, преградившего ей путь. Узнав меня, она раздвинула губы в беззубой улыбке.

— А, господин законник! Сэр! Мы с вами уже как-то разговаривали. Я увидела, что к Кантреллу кто-то пришел, вот и решила разузнать, кто и зачем. С Чарли ничего не случилось?

Кумушка буквально сгорала от любопытства.

— Его здесь нет, и мы его разыскиваем.

— Это связано с совершенным преступлением, — мрачно добавил Харснет. — Что вы о нем знаете?

— Я живу через несколько домов отсюда, — затараторила старуха. — Я дружила с отцом Чарли до тех пор, пока он не ударился в религию и не стал слишком праведным, чтобы иметь дело с такими, как я. А что натворил Чарли?

Она вновь предприняла попытку осмотреть комнату через плечо констебля.

— Уверена, он не мог сделать ничего плохого, ведь Чарли — несчастное, слабое создание.

Она горестно покачала головой.

— Как вас звать? — спросил я.

— Джейн Бекетт.

— Пойдемте, Джейн, мне нужно задать вам несколько вопросов.

— Ага, значит, на сей раз вы все-таки решили поговорить со мной.

Я провел старуху через гостиную, где она невольно сморщила нос, в мастерскую. Лицо ее сделалось печальным.

— Только взгляните, на что похоже это место! — запричитала она. — Здесь стало так пусто и грустно! Эдриан был мастером на все руки. Когда он был жив, у него всегда было полно заказов, и мастерская буквально ломилась от всякой всячины.

Я открыл сундук с одеждой.