Альберту 32 года, и он приходит на психологическую консультацию, потому что во время ссоры сильно ударил свою подругу по лицу. Он «впервые совершил преступление» и сам ошеломлен своим поступком. Альберт образованный, интеллигентный человек, который ненавидит насилие – и, следовательно, теперь себя самого. Работать с ним несложно, учитывая мотивацию и способность Альберта к рефлексии. Он быстро изучает альтернативные способы борьбы со своими чувствами и может проработать в терапии более глубокие темы из своей жизненной истории. Но вина остается. Она тяжело давит на его плечи и сердце. Почти на каждом сеансе Альберт спрашивает, как с этим справиться. Он не может извиниться, его девушка ушла от него и отказывается общаться с ним.

В какой-то момент появляется слово «исправление», которое принципиально невозможно, и он превращает его в «улучшение». Альберт хочет противопоставить что-то хорошее плохому поступку, который он больше не может изменить. На следующей встрече он сказал мне, что когда вышел из мужского консультационного центра на прошлой неделе, то увидел рекламный щит с рекламой организации по оказанию помощи жертвам насилия. Когда он вернулся домой, то сразу же подал заявку на членство. В конце следующего сеанса я спрашиваю Альберта, как он относится к своей вине. Он отвечает:

– Я все еще чувствую себя виноватым, но в то же время я также чувствую, что могу совершать не только плохие, но и хорошие поступки.

– Как если бы вы могли бы многое простить себе? – спрашиваю я.

– Я попробую. Это нелегко, но я попытаюсь.

Учитывая тесную связь между мужественностью и активностью, властью и насилием, неудивительно, что многие мужчины чувствуют себя виноватыми. Эти чувства вины в значительной степени подавляются в повседневной жизни, потому что они очень неудобны и приводят к стрессу. Вина проецируется вовне, и вот преступник уже видит себя в роли жертвы, согласно девизу: «Виноваты всегда другие, я сам – бедная овечка!»

Иногда чувство вины прячется за автоматическими «исправлениями», смысл которых неясен виновному. Он вынужден совершать добрые деяния, иначе вина ворвется в сознание. Это прежде всего относится к старому чувству вины родом из детства, которое давно укоренилось в подсознании. Один клиент сказал мне как-то, что навещал своего овдовевшего отца неделю за неделей в течение почти полувека, хотя он «честно говоря, терпеть его не мог» и регулярно страдал от отцовских унижений. Позже выяснилось, что клиент чувствовал себя виноватым во внезапной смерти своей матери от сердечной болезни 45 лет назад, так как она умерла всего через несколько недель после его переезда из семейного дома. Этот пример проясняет, что может быть (субъективная) вина без (объективной) вины, то есть без действительно аморального поступка. Однако женщины и мужчины страдают от таких «необоснованных» чувств вины, связанных с ценностями и нормами семьи или другого окружения – часто даже если они сами были жертвами аморальных поступков.

Феномен подавления других чувств, таких как горе и беспомощность, посредством субъективного переживания вины характерен именно для мужчин. При очень серьезной потере иногда легче чувствовать себя ответственным и виноватым, чем испытывать грусть и беспомощность, которые приносит такой удар судьбы. Настаивая на своей собственной ответственности за трагическое событие, вы создаете ретроспективную иллюзию, что вы не были беспомощны при ударе судьбы. Таким образом, можно сохранить весьма желанную уверенность в том, что вы никогда не будете беспомощными в дальнейшем, если будете принимать правильные решения. Возможность дальнейшего подавления горя дорого стоит, и цена ей – постоянная вина.

Стыд