Ведьмина зима - Кэтрин Арден (2019)

На миг она радовалась теплу. Потом стал собираться жар. Пот стекал между ее грудей и по спине. Она все еще была в шерстяном платье из домика у озера, и теперь она хотела быть в тонкой одежде.

Босые ноги ощущали прохладу росы на земле. Морозко был в паре шагов от нее, ухаживал за белой лошадью. Она не знала, был ли он рядом той ночью, или он бродил, касаясь летней земли своим инеем. Монахи еще спали, но не крепко, ведь было светло.

Мех и расшитый шелк Морозко пропали, словно он не смог удержать проявление силы в резком свете дня. Он был будто крестьянином, босым, но оставлял за собой следы с инеем, а края рубахи были в холодной воде. От него исходило немного прохлады даже душным утром. Вася вдохнула это, успокаиваясь, и сказала:

— Вот и жара.

Морозко был мрачен.

— Это работа Медведя.

— Зимой я часто мечтала о таких утрах, — сказала честно Вася. — Чтобы все было теплым, — она прошла к белой лошади и погладила ее шею. — А летом я вспоминаю, как душно в такие дни. Тебе жарко?

— Нет, — кратко сказал он. — Но жара пытается уничтожить меня.

Она виновато опустила ладонь на его, гладящую бок лошади. Связь между ними ожила, и его силуэт стал четче. Он сжал ее ладонь. Вася поежилась, и он улыбнулся. Но его глаза были далекими. Ему не нравилось напоминание о его слабости.

Она опустила руку.

— Думаешь, Медведь знает, что ты тут?

— Нет, — сказал Морозко. — И я хочу, чтобы так и осталось. Лучше два дня провести в дороге и попасть в Москву ясным утром.

— Из — за упырей? — сказала Вася. — Его слуг?

— Они ходят только в ночи, — сказал он. Его бесцветные глаза были опасными. Вася прикусила губу.

«Старая война». Дед Гриб так это называл. Она стала третьей силой, как говорили черти? Или приняла сторону зимнего короля? Стена лет между ними вдруг показалась непреодолимой, как до этого в купальне.

Но она заставила себя холодно сказать:

— Думаю, к концу дня даже мой брат будет готов продать душу за холодную воду. Прошу, не дразни его.

— Я злился, — сказал он.

— Мы не долго будем путешествовать с ними, — сказала она.

— Нет, — ответил он. — Я буду терпеть лето, сколько смогу, но, Вася, я не смогу терпеть вечно.

* * *

Они ничего не ели из — за жары. Все были румяными и потными еще до отправления. Они пошли по узкой тропе, что вилась вдоль Москвы — реки, приближаясь к городу с востока. Желудок Васи сжимался от нервов. Теперь она не хотела возвращаться в Москву. Она ужасно боялась. Она брела в пыли, пыталась вспомнить, что умеет колдовать, что она не одна. Но было сложно верить в ярком свете дня.

Морозко отпустил белую лошадь пастись у реки и не попадаться людям на глаза. Он сам оставался в стороне, был ветерком, шуршащим листьями.

Солнце поднималось выше и выше над миром. Серые тени лежали прутьями на тропе. Слева текла река. Справа было большое поле пшеницы, красно — золотое, как шерстка Пожары. Оно шипело, когда горячий ветер трепал колосья. Солнце било молотом между глаз. Тропа была в пыли.

Они шли дальше, все миновали пшеницу. Оно казалось бесконечным. Казалось… Вдруг Вася застыла, прикрывая глаза рукой, и сказала:

— Это поле велико?

Мужчины остановились с ней, переглянулись. Никто не мог сказать. Жаркий день казался бесконечным. Морозко не было видно. Вася разглядывала поле пшеницы. Вихрь пыли кружился среди красно — золотых колосьев. Небо потускнело от желтой дымки. Солнце оставалось сверху… Как давно оно там было.

Они остановились, и Вася увидела, что монахи раскраснелись и дышали быстро. Быстрее, чем раньше? Слишком близко? Было так жарко.

— Что такое? — Саша вытирал пот с лица.

Вася указала на вихрь.

— Думаю…

Вдруг с приглушенным воплем Сергей обмяк на шее лошади и накренился. Саша поймал его, лошадь Сергея не двигалась, лишь растерянно склонила ухо. Сергей был алым, перестал потеть.