Ведьмина зима - Кэтрин Арден (2019)

— Монах и великий князь дружили с детства.

— Да, — сказал Медведь. — Но монах соврал Дмитрию, и не раз. Какие бы клятвы он ни давал, этого не хватит, чтобы вернуть доверие принца. Или это сложнее, чем заставить толпу убить девчонку?

— Она это заслужила, — пробормотал Константин, накрывая глаза рукой. Тьма за веками снова показала ему зеленые глаза, и он открыл свои глаза.

— Забудь ее, — сказал Медведь. — Забудь ведьму. Ты сведешь себя с ума похотью, гордостью и сожалением.

Это было близко. Константин сел и сказал:

— Ты не можешь читать мои мысли.

— Нет, — парировал Медведь. — Но я вижу твое лицо, этого хватает.

Константин лег на грубые покрывала. Он тихо сказал:

— Я думал, что буду удовлетворен.

— Это не в твоей природе, — сказал Медведь.

— Княгини Серпуховой не было в соборе, — сказал Константин. — Как и ее слуг.

— Наверное, из — за ее ребенка, — сказал Медведь.

— Марья? А что она?

— Черти предупредили ее, — сказал Медведь. — Думал, ты убил всех ведьм в Москве, когда сжег одну? Но не бойся. В Москве не будет ведьм еще до первого снега.

— Нет? — выдохнул Константин. — Как?

— Потому что ты созвал всю Москву в собор, — с довольным видом сказал Медведь. — Мне нужна была армия.

* * *

— Им нельзя идти! — кричала Марья матери. — Никому!

Дочь и мать были в тонких платьях, пот был на их лицах. Одинаковые темные глаза блестели от усталости. В тереме тем летом женщины жили в сумерках. Не было костров, ламп или свечей. Жар был бы невыносимым. Они открывали окна ночью, но запирали днем, чтобы сохранить прохладу. Женщины жили в серой тьме, и это сказывалось на них. Марья была бледной под потом, худой и вялой.

Ольга мягко сказала дочери:

— Если люди хотят молиться в соборе, я не могу помешать им.

— Должна, — тревожно сказала Марья. — Должна. Человечек в печи сказал. Он сказал, что люди заболеют.

Ольга смотрела на дочь, хмурясь. Марья была сама не своя с этой жарой. Обычно Ольга увозила семью из города в имение в Серпухове, где они могли хоть надеяться на тихий и прохладный воздух, но в этом году говорили о пожарах на юге, и за дверью все ощущали дым, вдыхали его. Теперь за стенами была чума, и все было решено. Она оставила семью тут, но…

— Прошу, — сказала Марья. — Все должны остаться тут. Врата нужно закрыть.

Ольга все еще хмурилась.

— Я не могу держать их закрытыми вечно.

— И не нужно, — сказала Марья, и Ольга заметила с тревогой прямоту взгляда дочери. Она росла слишком быстро. Что — то в пожаре и последствиях изменило ее. Она видела то, чего не видела ее мать. — Только до возвращения Васи.

— Маша… — мягко начала Ольга.

— Она вернется, — сказала ее дочь. Она не упрямо кричала, не рыдала или молила, чтобы мама поняла ее. Она просто сказала. — Я знаю это.

— Вася не посмеет, — сказала Варвара, придя с мокрой тканью, кувшином медовухи из прохладного погреба. — Даже если она еще жива, она знает, как это опасно для всех нас, — она дала ткань Ольге, и та протерла виски.

— Это когда — то останавливало Васю? — спросила Ольга, взяв у Варвары кружку. Женщины с тревогой переглянулись. — Я не пущу слуг в собор, Маша, — сказала Ольга, — хоть они не отблагодарят меня за это. И, если ты… услышишь, что Вася пришла, скажешь мне?

— Конечно, — сказала Марья. — Нам понадобится ужин для нее.

Варвара сказала Ольге:

— Вряд ли она вернется. Она ушла слишком далеко.

20

Золотая уздечка

Голова Васи была полной зимних полуночей, она дрожала от желания увидеть свет. Она не знала, выйдут ли они вообще. Они неслись без перерыва по оврагам и полянам, покрытым льдом, полным тьмы, словно дня никогда не было. Морозко за ее спиной не успокаивал: он был частью долгой одинокой ночи, не тронутый холодом.