Лунное граффити - Кроули Кэт (2005)

Вот Тень наверняка это знает. Тень наверняка бы согласился, и мы уже мчались бы в мастер­скую смотреть мой проект и делать складные ко­рабли, плывущие по морю из умного пластилина. Я представляю, как парень в серебристом костю­ме склонился над корабликом и осторожно ставит паруса.

Мы возвращаемся к моему велику, и я говорю, застегивая шлем:

— Ты вовсе не обязан искать со мной Тень. Ступай, если хочешь. Могу, кстати, подвезти тебя к дому Бет.

Эд смотрит на меня дольше обыкновенного, и мне опять неловко. Он пожимает плечами и гово­рит:

— Если хочешь, я сойду на вокзале. — Он при­нимает позу бегуна на старте. — Ну, я готов.

— Издеваешься?

— Что ты! Я в восторге от предстоящего испы­тания.

Вид у него такой дурацкий, что в этом плане мы, пожалуй, квиты. Не могу отказать себе в удо­вольствии — стартую, он бежит и на третий раз заскакивает на подножку.

— Видишь, уже проще, — одобрительно заме­чаю я.

— В следующий раз ты побежишь. Тогда и срав­ним, что значит «просто».

Мама советует обходить парней, которые все превращают в шутку. Папа говорит, что здоровое чувство юмора помогает парням в любовных пе­редрягах. А по мнению Джезз, папе, живущему в сарае, без чувства юмора в любовных передря­гах — каюк.

— Кстати, кому еще ты успела сломать нос? — кричит Эд мне в ухо.

Я прикидываюсь, что подсчитываю. Не жажду сообщать, что после него свиданий у меня не бы­ло. Я искала Тень. Если верить Джезз, у некото­рых это вызывает жалость.

— Что, так много? — хмыкает Эд.

— Ну, к примеру, Дэвид Грэхем приглашал ме­ня, и я согласилась, но потом на уроке мисс Джей он заявил, что хрень, которую он видел на выстав­ке Пикассо, может нарисовать кто угодно, — и я его послала. Всякий, кто так думает, — придурок.

— Придурок и есть. «Женщину с вороном» не каждый нарисует.

Мимо катится ночь: огни, дороги, деревья.

— Тебе нравится эта картина? — удивляюсь я. — Ты ее видел?

— Вот только не надо так удивляться.

— Я не удивляюсь, просто я думала...

— Что в тайном обществе «Искусство» состоят только двое: ты и Тень? — заканчивает вместо ме­ня Эд.

— Да нет же. — А может, и да. Не знаю. Я дей­ствительно удивлена. Если он по-настоящему лю­бит искусство, почему ни слова не сказал тогда, на свидании? Почему бросил школу в разгаре нашей работы над проектом по Джеффри Смарту? Поче­му оставил меня доделывать задание в одиночку?

— Ты был на той выставке? — спрашиваю я.

— Мы с Бертом специально ходили смотреть эту картину. Берту нравилось, что женщина на ней будто влюблена в недобрую птицу. Он говорил: «Влюблена в суровые времена».

— Кто это — Берт?

— Бывший хозяин магазина «Краски», где я ра­ботаю. Два месяца назад он умер. Сердечный при­ступ в третьем ряду.

— Какой ужас.

— Но это лучше, чем сердечный приступ в чет­вертом ряду, где лежат обои в цветочек. Самый прибыльный ряд, но Берт терпеть его не мог. Он умер, глядя на огненно-красные оттенки.

— Если уход неизбежен, уйти, остановив взгляд на чем-то прекрасном, наверное, лучшее.

— Наверное.

— Тебе его не хватает?

— Он был очень хороший. Платил мне боль­ше, чем мог себе позволить, а я узнал об этом только на похоронах. Научил меня уйме всего. И рисовал потрясающие вещи. Останови на ми­нутку.

— Тебе же снова придется запрыгивать.

— Знаю. Останови.

Торможу. Он достает из кармана блокнот с по­темневшими загнутыми уголками. Мы встаем у ближайшей ограды, и Эд наклоняется ко мне.

— Смотри.

Он щелкает страницами, и нарисованный маль­чишка весело подскакивает, дрыгая в воздухе но­гами.