Узел - Оксана Сергеева (2020)

— Сама напросилась.

— Ну, хоть что-то в этой жизни не меняется. Каким Ник был, таким и остался.

— Одно точно осталось неизменным. Я все так же с легкостью введусь на твои провокации, — басит он в ухо, не торопясь отпускать меня.

Мне приходится приложить усилия, чтобы высвободиться из его объятий.

Усилия — над собой.

Никита подводит меня к машине, и я без сомнений усаживаюсь в его «туарег». И ни одна клеточка моего мозга, дрянь проклятая, не вопит: «Настя, вали отсюда!». Ничего во мне не бунтует, когда мы отъезжаем от дома. Ничего не восстает против такого хода событий. Я не спорю сама с собой, а зря…

— В гости не напрашиваюсь, а то Филя подумает, что я решил тебя отбить. Так что кофе поедем пить куда-нибудь в другое место.

— Ты непрошибаемо логичен. В гости не напрашиваешься. Просто увезешь меня куда-нибудь среди ночи. Разумеется, чтобы Филю не волновать.

Леднёв смеется:

— За МКАД. На дачу.

Поскольку наступает моя очередь говорить, я пытаюсь поддержать разговор необязательными фразами:

— Ник, я прям на тебя обиделась. Это ж надо, даже не поздоровался.

— Ты была не одна, мне показалось, это будет неудобным.

— Правда? — картинно удивляюсь. — Леднёв, наконец, знает, что такое «неудобно»?

— Представь, я подваливаю, а ты бросаешься ко мне обниматься. Твой бы охренел.

— Что ты, я бы на людях вела себя более сдержанно. Сделала бы вид, что едва-едва тебя помню.

— Правда? — картинно повторяет он мою интонацию. — Климова, наконец, знает, что такое «вести себя сдержанно»?

Я тоже смеюсь и замолкаю. Леднёв всегда мог похвастаться фантастическим самообладанием, и я не сомневаюсь, что именно эта способность держать удар с непроницаемым лицом дала ему в жизни если не все, то многое.

Много о чем хочется его спросить, но я молчу. Ник тоже неразговорчив. Не знаю, как он, а я просто берегу свои вопросы. Потому что прекрасно понимаю: у нас есть лимит. Черта, до которой нам нельзя доходить. Наверное, он тоже чувствует этот предел, поэтому пока хранит молчание. Если выспросим все еще по дороге, то позже нам не о чем будет разговаривать. Мы не сможем. Поэтому мы прощаем друг другу и объятие, и этот поцелуй, и стёб, и шуточки. Мы прощаем друг другу все эти порывы, потому что у нас есть черта.

Через какое-то время Леднёв останавливается у маленького ресторанчика. Я знаю это место, и мне оно нравится. Здесь уютно, без пафоса. Мы проходим в дальний угол зала, как бы отгороженный выступом стены, усаживаемся за столик и заказываем кофе.

— Я когда тебя увидела, думала, что у меня галлюцинация, — усмехаюсь я.

— А я так не думал. Знал, что ты там будешь.

— Подготовился? — улыбаюсь.

— Конечно. В процессе подготовки выяснилось, что половина собравшегося высшего общества готова убить за Настину подпись, вторая половина — лизать Насте ноги.

— Это да. Мой департамент вешается. Земля всем нужна, а я ж такая сука, если не хочу продаться, ни за какие деньги не продамся. Берегу культурное наследие Москвы. Прекрасно подготовился, Леднёв. Я тебе не говорила, что Филя — это Филя.

— Климова, ты ж моя боль на всю жизнь, я должен был знать, с кем столкнусь, — серьезно подтверждает Никита.

— Если хочешь соврать — говори правду? — говорю без улыбки и внутренне замираю.

Вот и все. Мы у черты. Дальше придется пробираться сквозь колючую проволоку.

Леднёв, выруливай, мысленно прошу я. Иначе придется разбегаться раньше времени.

И Леднёв выруливает. Он же умный, а умный человек понимает даже то, чего не знает.

— Если разговор заходит в тупик, нужно начать его сначала, — говорит он, сложив руки в замок и уверенно оперевшись о стол.

— Кто ты? Кем трудишься? — спрашиваю прямо, раз уж меня снова кинули на исходную и предоставили право первой задавать вопросы.

— Юристом.

— Видимо, ты хороший юрист, раз попал на это мероприятие.