Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая (2020)

– Но я не знаю, что думают родичи там, в Плескове… – добавила Мальфрид, – и что подумают в Киеве, если узнают, где я теперь. Ты ведь сказал, когда меня увозил, что я еду повидаться со Сванхейд. А не остаться здесь навсегда. Может, Судимер возьмет и пришлет за мной! Или Эльга прикажет…

Уехать из Хольмгарда обратно в Плесков для нее было то же самое, что из поздней весны возвратиться в холодную зиму. Плесков запомнился ей полным тьмы, холода, печного дыма, огнями во мраке, лунным светом на снегу. Косматыми шкурами, рогами и хвостами, страшными зубастыми личинами… Владением зимы, откуда она ушла к Князю-Медведю и куда от него вернулась.

– Эльге нечего здесь распоряжаться, если она посетила нас всего один раз за двадцать с чем-то лет, – утешил ее Бер. – Я, ты знаешь, за всю жизнь видел ее только однажды, а мне перед весенним пиром сравнялось двадцать. Сванхейд тебя не отдаст. Судимер не станет с ней спорить. Она – глава рода, это ей решать.

– Я и не думала, что она будет со мной так добра, – Мальфрид потерлась лицом о его плечо и прижалась губами к теплой, гладкой коже. Было очень приятно. – Слышала раньше, что она очень строгая.

– Она раньше была очень строгой, – медленно ответил Бер, не шевелясь. – Мой отец рассказывал, что пока они с дядей Хаконом были маленькими, она их держала в строгости. Дядя Хакон до двадцати пяти лет не женился, потому что она решила, что семье больше не нужно законных наследников. Но к старости она смягчилась. Поняла, что от людей не стоит ждать и требовать многого. Что жизнь коротка и кончается внезапно, нужно радоваться ей, пока судьба позволяет. В старости греет память о счастье, вечная слава – холодна. Она сама мне это говорила. И уж тем более она не будет особо строга к нам с тобой. У нее родилось одиннадцать детей, из них лишь пятеро дожили до свадьбы, а сейчас в живых остались только двое. Дети родили ей двенадцать внуков, а правнуков я даже не знаю сколько. Но все ее потомки разбросаны по свету, и при ней есть только ты и я. Думаю, она постарается нас поберечь.

– Как две живые клюки, – вырвалось у Мальфрид.

– Если она вздумает сделать клюку из меня, я не буду против.

Узнав Бера получше, Мальфрид больше не удивлялась, что он полез в берлогу колдуна-оборотня в глухих лесах чужого края ради девушки, которую до того в глаза не видел. Свой род он ценил превыше всего на свете и готов был сделать все возможное ради любого, в ком текла эта кровь. Бер был старше Мальфрид на три с половиной года, и она относилась к нему скорее как к брату, чем как к дяде. Да и он вспоминал о том, что на поколение старше, только если в споре у него кончались другие доводы. Они хорошо ладили, но чем дальше, тем больше Мальфрид боялась, что Сванхейд и Бер узнают ее главную тайну. Позор отравил ей жизнь в Киеве и в Плескове, где все знали, какой густой сетью взаимных обид, подозрений и оскорблений опутана семья. А здесь, в Хольмгарде, никто об этом не думал. Мальфрид не видела в глазах Сванхейд молчаливой жалости вперемешку со стыдом, как у матери, и в душу ее почти вернулся покой. Сванхейд многое повидала за долгий век, и Мальфрид передавалась ее готовность принимать все как есть и строить жизнь дальше, не тратя времени на сожаления, упреки и споры, кто в чем виноват.

Тревожили ее лишь думы о будущем. Пока еще Колосок был так мал, что никого не мог назвать мамой, и если Мальфрид брала понянчить ребенка своей служанки, никто не видел в этом ничего особенного. Разве что пошутит кто-нибудь: дескать, своих не терпится качать… Но дитя вырастет. Нельзя будет держать от него в тайне, кто его мать. Насовсем дарить свое дитя служанке Мальфрид вовсе не собиралась. А со временем не только ее сын, но и все должны будут узнать, кто его отец. Без этого ему не выйти на свою настоящую дорогу, не занять достойное место в роду, что владеет бесчисленными землями меж двух морей.