Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая (2020)

– Ты не тревожься, я не забуду, – вполголоса уверял Бера Лют, когда они вышли, с чашами в руках, подышать на берег реки. Лют хорошо понимал, что означает каменное спокойствие родича и его тонкие язвительные речи. – Я с гридьбы глаз не спущу. Икмоша, это хрен лохматый, непременно всплывет. Куда он с упырями своими от князя денется? Он родился в гридьбе, нигде больше жить не умеет. У него мать – та еще сорока, что она проведает, то назавтра весь Киев будет знает. А как появится, мы не пропустим.

– Да у вас там в Киеве людей тыща, – сомневался Бер. – Укроется где…

– Не всю же жизнь ему прятаться. А мой брат – в Киеве тысяцкий, он все норы знает. Мистиша сквозь землю на сажень видит! – с пьяноватой, но уверенной гордостью уверял Лют. – Не уйдут от нас те упыри…

В это время в обчине шел не менее важный разговор.

– Князь у нас есть, это дело доброе, – говорил Сдеслав. – Да только больно уж он мал.

– Князь мал, а дела ему много: дань собирать, отсылать, суды судить, ряды рядить… – подхватил Призор.

– Войско, коли случится, собирать и вести, – подсказал Асмунд.

– И войско тоже, да! Не по силам дитяте. Надобен ему кормилец… опекун.

– Я готов из своих людей вам самого лучшего предоставить, – Святослав улыбнулся. – Хоть своего. Асмунд, пойдешь внуку в кормильцы? Меня-то уж ты выкормил, выучил, а ему в самый раз!

Асмунд хмыкнул, не зная, не шутит ли подросший воспитанник.

– Воевода-то он хоть куда, да мы так рассудили меж собой, – возразил Призор, – что кормилец нужен ему из нашего рода, словенского. А коли мать молода, то пусть будет и мужем ей. Ведь не станет она девкой жить всю жизнь, в таких-то годах, – он посмотрел на Мальфрид, с чадом на коленях сидевшую во главе женского стола, между Сванхейд и Вояной. – Захочет замуж. А муж ее с кормильцем сыновним станет вздорить, кому, значит, за него дела решать. Опять недоброе выйдет.

– Значит, хотите мужа ей дать? – Святослав тоже бросил на Мальфрид испытывающий взгляд.

Строго говоря, сейчас он куда охотнее взял бы ее в жены, чем даже три года назад. Она не просто расцвела за эти годы – в ней появилась уверенность и сила, а силу он всегда ценил.

– Что, госпожа князева мать! – окликнул Святослав Мальфрид. – Тут люди толкуют, муж тебе надобен. Может, возьмешь меня?

По обчине прокатился хохот. Но тут же смолк, сменившись недоуменным молчанием. А вдруг князь не шутит?

– У тебя, княже, есть в Киеве жена, – насмешливо напомнила Мальфрид. – Или позабыл?

Два с половиной года назад эта мысль язвила ее, как острый нож, а теперь она вспоминала Прияну как женщину, до которой ей нет ни малейшего дела.

– То в Киеве. А здесь… не Киев. Можем с тобой ряд положить: будешь ты моей женой, я буду всякую зиму к тебе приходить… только с уговором – в Киев не ездить и здесь править, – продолжал Святослав, усмехаясь, готовый придать этому предложению вид шутки или правды, смотря что Мальфрид ответит.

Она дернула углом рта, и глаза ее сузились, отчего взгляд приобрел остроту боевой стрелы.

– Будто я дева ледяная, кому на полудень нельзя, чтобы не растаяла? Нет уж. Я так рассудила: двое у меня сыновей, один от Перуна и Велеса, другой от Волха. Один будет князь, другой жрец. Довольно с меня. Не пойду больше замуж, при сыновьях стану жить, их растить. А кормильца им вы, словене, промеж себя изберите, кто вам угоден. Я того и приму, лишь бы был муж роду хорошего, нрава доброго, ума острого.