Его охватила удушающая паника, и он рухнул на колени, а в ушах раздался гулкий голос. Джастин не понимал слов, но раз он находился в такой близости к Зверю, чтобы слышать его голос, значит, уже был все равно что мертв. И он слишком испугался, чтобы бороться. Вот что Зверь делал с людьми, которые не обладали силой, – заставлял их видеть и слышать все, что захочет. Он заставлял их поверить – еще задолго до того, как убивал, – что им лучше покинуть этот мир.

Тогда его спасла Мэй. Она втащила его обратно в Четверку Дорог прежде, чем монстр поглотил его, как всех других Готорнов, которые оказались недостойными способностей.

Так Джастин жил дальше – как получалось.

А теперь из-за того, что он не мог защитить город, Серость окрепла и погибло четыре невинных человека.

Голос Мэй, сидящей напротив, стал нежным и тихим, как согнувшаяся травинка:

– Мне очень жаль.

Августа пожала плечами:

– Не меня жалей, Мэй. Это не я погибла. – За этим последовала секунда оглушающей, пораженной тишины, словно после пощечины или крика… – Теперь мы можем начать?

Мэй шмыгнула.

– Конечно, мама. Задавай вопрос.

– Кто или что вызвало это укрепление Серости? – осторожно спросила Августа. – И как нам это устранить?

Никто не должен был задавать два вопроса, но Августа всегда так делала. И Мэй принялась тасовать карты. Когда ее сила пришла в действие, они исчезли одна за другой, пока не осталось всего четыре.

Мэй разложила их на столе, всевидящие очи смотрели в разные стороны. Августа никогда не снимала перчаток, поэтому дочери пришлось взять мать за запястье – тактильный контакт был обязательной частью гадания. Второй рукой в перчатке Августа взяла ладонь Джастина; спустя секунду он почувствовал прикосновение слегка потной ладони Мэй. Только через полминуты Мэй разорвала круг.

– Они готовы.

Она перевернула каждую карту. Тени от ее пальцев метались по столику, словно чернильные линии, впитывающиеся в дерево, – а затем застыли над последней картой.

И снова карта Сондерсов. На этот раз Восьмерка Костей. Два черепа прижимались друг к другу нос к носу; один безнадежно потрескался, а другой выглядел гладким и целым.

– Как любопытно, – тихо и тревожно произнесла Августа. – Расскажи нам, что ты видишь, Мэй.

В ее голосе была слышна легкая дрожь.

– В Четверке Дорог происходит что-то абсолютно неправильное. – Она показала на первую карту – Весы. Хэтти Готорн нарисовала большую деревянную доску с двумя чашками на концах. Внутри них сидели мужчина и женщина со скрещенными ногами и закрытыми глазами. – Ты спрашивала, как нам помешать Серости набрать силу. Это часть твоего ответа. Это значит, что в городе нарушен баланс – и это что-то очень серьезное.

– Понятно, – кивнула Августа. – Там сказано, сможем ли мы это исправить?

– Возможно. – Мэй нахмурилась. – Добьемся ли мы успеха или потерпим неудачу, зависит от Восьмерки Костей. Либо они помогут нам вернуться к норме, либо же все изменят. Навсегда.

Августа задумчиво постучала пальцем по подбородку.

– Значит, всему виной Восьмерка Костей. Карта Сондерсов.

– Так можно было бы подумать, – осторожно начала Мэй. – Но последняя часть предсказания вызывает большее беспокойство. Ты задала вопрос, так что она… – девушка указала на Шестерку Ветвей, – изначально меня не удивила, потому что это твоя карта.

На карте было изображено молодое дерево, которое сильно изувечила молния. Вокруг ствола обвивались две змеи. Джастин никогда не понимал, пытались ли они спасти дерево или окончательно погубить.

– Карты говорят о событии со стороны человека, который задал вопрос, поэтому в твоей карте нет ничего странного. Но здесь она в паре со Скелетом… – Мэй замолчала, и Джастин понял, что сестра тянула время не из-за Восьмерки Костей.

Наступила та часть, о которой Мэй не хотела говорить.

– Тебе это не понравится, – сказала она.

Августа вздернула бровь: