Город чудес - Роберт Джексон Беннетт (2019)

— И мама, — шепчет Тати. — Мама… она умрет. Она умрет снова…

— Что?! Тати… Тати, ты… — Скривившись, Ивонна замахивается и бьет Тати по щеке. Она не уверена, хочет ли разбудить Тати или просто до смерти испугалась и стремится это прекратить.

Тати быстро моргает, ее взгляд делается сосредоточенным, и она касается щеки.

— Я… я…

— Тати, — говорит Ивонна. — Ты меня слышишь?

Тати озирается, словно не понимая, как попала сюда. Потом смотрит на Ивонну в ужасе.

— Парк! — говорит она. — Большой парк, здесь, в Мирграде! Там девушка, и… нам надо туда, сейчас же!

— Что? Да о чем ты…

— Я не понимаю, так что не проси меня объяснить! — кричит Тати. — Просто послушай меня! В городе есть какой-то большой парк, а в нем будка, и там стоит девушка — мы должны туда отправиться и предупредить, чтобы их увели оттуда, увели! Они в опасности, он придет за ними, и у нас не так много времени, тетушка!

— Большой парк? Но тут их много… — она замолкает. Она знает, что это неправда. На самом деле в Мирграде только один по-настоящему большой парк. — Престол Мира, — говорит Ивонна. — Но кто там, Тати? Кого мы попытаемся спасти?

— Всех! — кричит Тати. — Всех до единого! У нас еще остался один шанс, но надо идти сейчас, сию секунду, немедленно!

* * *

Глубоко в иной реальности убежища Таваан идет вдоль ряда коек, смотрит на спящих братьев и сестер. Кто-то выглядит спокойным, кто-то — встревоженным, и на спящих лицах слабо отражается боль. Таваан глядит на них с некоторым удивлением — ибо она, хоть и является божественным воплощением сна, сама не спит по-настоящему и не видит снов. Как рыба не понимает воду, Таваан не понимает, в чем суть отдыха.

Она подходит к мягкому креслу Комайд и обнаруживает, что пожилая женщина не спит — сидит, ссутулившись, с полуоткрытыми глазами. Она вызывает у Таваан что-то вроде неприязни: ведь это Комайд предложила создать такое место, и хотя Таваан во многих смыслах богиня убежища, она одновременно его пленница, обреченная беречь спящих братьев и сестер, а также эти полсекунды жизни старухи, которые Мальвина скрутила петлей и преобразила, выйдя далеко за пределы положенного срока.

Таваан недолго наблюдает за Комайд, а потом спрашивает:

— Получится?

Комайд хрипло вздыхает.

— Олвос бывает непредсказуемой. Но она также решительна. Будет нелегко.

— Решительна?

— Она принципиальна, — уточняет Комайд. — Полагаю, Божество может позволить себе принципиальность, если никто другой не…

Комайд не завершает фразу. По другую сторону огромных деревянных дверей на дальней стене комнаты раздается шум: ужасно громкий лязг, как будто какая-то массивная машина только что безнадежно сломалась, ее шестерни обнажились, а шатуны лопнули пополам.

Звук гулко разносится по комнате. Спящие ворочаются в кроватях, ерзают и стонут.

Комайд и Таваан сидят неподвижно и прислушиваются. Больше звуков нет.

— Мне это не нравится, — говорит Комайд. — Это… нормально?

— Нет, — тихо отвечает Таваан. — Вовсе нет.

* * *

Сигруд смотрит сквозь огонь на женщину. Она та самая, которую он повстречал за стеной, но теперь странно изменившаяся. Не считая перемен в одежде, при взгляде на нее он чувствует странное головокружение, как будто смотрит вниз с края утеса.

— Ты… Олвос? — говорит он.

Она улыбается ему.

— Да, дорогой. Хочешь табака? Или чаю? — Она взмахом руки указывает на каменный стол позади себя, где разложены несколько странных предметов, которые при свете костра он не может разглядеть как следует.

Сигруд задумывается о последствиях поглощения чего-нибудь, предложенного Божеством.

— Мне и так хорошо.

Она пожимает плечами.

— Как скажешь.

— Ты просто меня впустила? Взяла и впустила?