Обаятельное чудовище - Елена Сокол (2019)

В следующий отъезд отца она просто вышвырнула меня из дома, и мне пришлось скитаться по дворам, подвалам, просить еду и спать на скамейке возле дома. Кто-то из соседей обратился в полицию, и меня забрали в интернат до выяснения обстоятельств. Я ждала, что все образуется, что теперь мне позволят вернуться домой или к маме — я готова была ко всему.

Но никто не пришел. Папа умер. Об этом как-то обыденно и просто сообщил воспитатель. «Сердечный приступ» — он пожал плечами. И стены заходили ходуном: так я ревела. Нет, выла. Кричала, билась в истерике, царапала стены, требовала, чтобы меня отпустили, ведь у меня есть мать.

Мне не верилось, что придется привыкать к этому всему: к казенным скрипучим койкам, к скудной пайке, к злым, недоверчивым взглядам местных обитателей.

— Здесь хорошо. — Сказал мне кто-то, нежно тронув за плечо. — Не плачь, успокойся.

Я подняла глаза, и мне показалось, что передо мной был ангел. Светлые кудри, большие голубые глаза, пухлые губки бантиком.

Девочку звали Любовь — именно так ее все здесь называли. Иначе бы и не вышло: какая из нее Любка или Люба? Нет. Она казалась чистым, небесным созданием. Девочка-облачко. Умудрившаяся сохранить доброту и чистоту мыслей в этом негостеприимном заведении.

Любовь никогда не знала своих родителей. Ее подкинули к дверям роддома, будто ненужного щенка. Все, чему она научилась, все, что знала и любила — было здесь, в этом детском доме с обшарпанными стенами и черным грибком в стыках швов. Она была такой красавицей, что мне всегда казалось, будто я отчетливо вижу идущий от нее свет.

Честно? Таким, как она, не место в детском доме. Таких милых, розовощеких детей должны забирать приемные родители еще в младенчестве. Но Любовь всегда отшучивалась тем, что была страшненьким ребенком, поэтому ее никто не брал. Она спала и видела, как вырастет, выйдет замуж и родит несколько деток, которые не будут знать недостатка в любви. А еще несколько она усыновит — кто-то же должен делать добрые дела?

Подружились мы с ней быстро. Каждый день я удивлялась: как Любовь может радоваться каждому дню? Все здесь для меня было чужим и холодным, а для нее — родным и уютным. Меня душила эта обстановка. Мне хотелось на волю. Я спрашивала, почему за мной не едет мать. Но мне не отвечали. Тогда я и решилась на побег.

Ушла ночью, перемахнув через забор. Добралась до вокзала, оттуда на электричке до районного центра, там еще пару часов на автобусе. Денег не было, поэтому, когда меня выгнали из салона, пошла пешком. Добралась до дома к рассвету. Мать открыла дверь смурная и… беременная. Оказалось, новый ухажер поколачивал ее, но она терпела — все-таки иногда деньги приносит, да и вот — она указала на живот — залетела она от него.

Я смотрела на ее морщинистые руки и темные мешки под глазами, пила несладкий чай на крохотной кухоньке и слушала, как она радуется тому, что умер мой отец. «Так ему и надо!». А потом мама сама попросила меня не оставаться у нее: негде ведь, даже кровати свободной нет. К тому же, скоро ее мужик вернется, заругает.

А потом за мной приехали. Забрали обратно. Уже в интернате от директора я узнала, что мать давно написала отказ от меня. Лев Константинович, так звали руководителя учреждения, долго успокаивал меня, говоря, что так бывает. Что мир несовершенен. И что не нужно сопротивляться, иначе для меня не найдется хороших усыновителей. Тем более, с такой записью в личном деле, которая появилась после моего побега.

«Акцентуации по неустойчивому и конформному типу. Асоциальное поведение» — я не знала, что это означает. И мне было все равно. Я чувствовала себя брошенной и преданной, и если бы не Любовь, которая таскалась за мной по пятам, пытаясь поднять настроение, наверное, не выжила бы.

Мы с ней стали настоящими сестрами, ощущали себя семьей.