Я вещаю из гробницы - Алан Брэдли (2013)

Вверху над моей головой в дальнем конце алтаря Иоанн Креститель и его убийца были уже почти незаметны. В эти облачные мартовские дни сумерки сгущаются быстро, и, если смотреть изнутри церкви, окна Святого Танкреда могут превратиться из разноцветного гобелена в мутную черноту быстрее, чем продекламируешь какой-нибудь длинный псалом.

По правде говоря, я бы предпочла сейчас быть дома в моей химической лаборатории, чем сидеть тут в полумраке продуваемой сквозняками старой церкви, но отец настоял.

Хотя Фели старше меня на шесть лет, отец запрещает ей ходить в церковь на вечерние репетиции и спевки хора одной.

— Сейчас в наши края понаедут чужаки, — сказал он, имея в виду группу археологов, которые вскоре приедут в Бишоп-Лейси на раскопки костей нашего святого-покровителя.

Как, предполагается, я буду защищать Фели от нападений диких ученых, отец не потрудился объяснить, но я знала, что дело не только в этом.

В недавнем прошлом в Бишоп-Лейси произошел целый ряд убийств: захватывающих убийств, и я изрядно помогла инспектору Хьюитту из полицейского участка Хинли в расследованиях.

Я мысленно загибала пальцы, пересчитывая жертвы: Гораций Бонепенни, Руперт Порсон, Бруки Хейрвуд, Филлис Уиверн…

Еще один труп, и можно будет загнуть все пальцы одной руки.

Каждый из них нашел свой печальный конец в нашей деревне, и я знала, что отец чувствует себя не в своей тарелке.

— Это неправильно, Офелия, — сказал он, — девушке, которая… чтобы девушка твоего возраста в одиночестве бренчала в старой церкви поздно вечером.

— Там никого нет, кроме мертвецов, — засмеялась Фели, может быть, немного слишком весело. — И они меня не тревожат. Вовсе не так, как живые.

За спиной отца моя вторая сестрица, Даффи, лизнула запястье и пригладила волосы по бокам воображаемого пробора на голове, словно умывающаяся кошка. Она изображала Неда Кроппера, помощника трактирщика в «Тринадцати селезнях», который страшно запал на Фели и временами преследовал ее, словно дурной запах.

Фели почесала ухо, давая понять, что поняла шуточку Даффи. Это был один из тех безмолвных сигналов, которыми обменивались мои сестрицы, словно сигналами флажков с корабля на корабль, непонятными тем, кто не знал шифр. Но даже если бы отец заметил этот жест, он бы не понял его значение. Система шифров нашего отца была совсем другим языком по сравнению с нашим.

— Тем не менее, — произнес отец, — если ты выходишь затемно, ты должна брать с собой Флавию. Ей не помешает выучить несколько псалмов.

Выучить несколько псалмов, да уж! Всего лишь пару месяцев назад, когда я была прикована к постели во время рождественских каникул, миссис Мюллет, хихикая и умоляя меня хранить секрет, шепотом научила меня парочке новеньких. И я все без устали мычала:

Hark the herald angels sing,

Beecham’s Pills are just the thing.

Peace on earth and mercy mild,

Two for a man and one for a child.[2]

Или вот еще:

We Three Kings of Leicester Square,

Selling ladies’ underwear,

So fantastic, so elastic,

Only tuppence a pair.[3]

Пока Фели не швырнула экземпляр «Псалмов старинных и современных» мне в голову. Что я точно знаю об органистах, так это то, что они совершенно лишены чувства юмора.

— Фели, — сказала я, — я замерзла.

Я задрожала и застегнула свой кардиган. Вечером в церкви было ужасно холодно. Хор ушел час назад, и без их теплых тел, сгрудившихся вокруг меня, словно поющие сельди в бочке, казалось еще холоднее.

Но Фели погрузилась в Мендельсона. С тем же успехом я могла бы обращаться к луне.

Внезапно орган издал задыхающийся звук, как будто поперхнулся чем-то, и мелодия булькнула и оборвалась.

— О ужас, — сказала Фели. Это было самое ужасное ругательство, на которое она способна, по крайней мере в церкви. Моя сестрица — благочестивая притворщица.