Я вещаю из гробницы - Алан Брэдли (2013)

Теперь, стоя рядом с ней на коленях, я хотела наслаждаться возмездием.

Но не могла. Просто не могла.

Должна ли я оставаться рядом с ней? Присматривать, пока не взойдет солнце?

Или мне побежать к доктору Дарби за помощью? Или разбудить викария?

Эти вопросы вертелись в моей голове, когда я услышала тихие шаги за спиной. Я вскочила и повернулась.

Передо мной стоял викарий, белый как мел.

— О боже, — сказал он, — о боже мой. Я так этого боялся.

Не «Что ты вынюхиваешь в церкви посреди ночи?» или «Что ты делаешь рядом с моей возлюбленной женой» и не «Что ты с ней сделала?».

Просто «О боже, я так этого боялся».

Боялся чего? — задумалась я.

И, если уж на то пошло, что Синтия делала в церкви посреди ночи? Вдруг это она…

Я не могла додумать до конца эту нелепую мысль.

— Думаю, она упала в обморок, — довольно глупо сказала я и с удивлением поймала себя на том, что заламываю руки.

— Это не в первый раз, — произнес викарий, покачивая головой, — нет, не первый.

Не зная, что делать, я просто стояла с глупым видом.

— Флавия, дорогая, — сказал он, опускаясь на колени рядом с телом Синтии. — Помоги мне отнести ее домой.

Странные, неестественные слова. Почему бы не дать ей прийти в сознание, перед тем как возвращаться в дом викария?

Это ведь не то же самое, как если бы она напилась в общественном месте и ее надо скорее увести с глаз долой, пока не увидели прихожане.

Или то же?

Нет, не может быть. Я не почувствовала ни малейшего запаха алкоголя, а ведь я горжусь своей способностью унюхивать кетоны.

— Конечно, — ответила я.

Викарий поднял жену с такой легкостью, будто она весила не больше куклы, и быстро понес ее по центральному проходу к дверям.

Я последовала за ним по мокрой кладбищенской траве к его домику, осматриваясь по сторонам, не следит ли за нами кто-нибудь из-за надгробий, но никого не было. Нарушители скрылись.

Около дома я обогнала викария и открыла перед ним дверь.

— В кабинет, — сказал викарий, когда я включила слабую лампочку в маленькой прихожей.

Кабинет, как обычно, представлял собой скопище книг. Я переставила несколько стопок ветхих томиков с дивана на пол: с того же дивана, заметила я, на котором лежала Мэг во времена дела Руперта Порсона.[38]

Викарий подоткнул мое пальто вокруг тела жены так осторожно, как будто укладывал спать ребенка.

Она чуть шевельнулась и застонала. Он нежно прикоснулся к ее лицу.

Глаза Синтии открылись, и она неловко повела взглядом в разные стороны.

— Все хорошо, дорогая, — произнес викарий. — Все в порядке.

Их взгляды встретились, и случилось чудо.

Она улыбнулась!

Синтия Ричардсон улыбнулась!

Я всегда считала эту женщину крысой, хотя, может быть, я несколько предубеждена против нее. Ее застывший оскал, выступающие зубы и постоянно нахмуренные брови придают ей вид злобного грызуна.

И тем не менее Синтия улыбалась!

И, чтобы быть до конца честной, я вынуждена признать, что ее улыбка была из тех, что обычно называют сияющими.

Ни одна Мадонна никогда не смотрела на своего младенца с такой нежностью; ни одна невеста никогда не улыбалась своему жениху с такой любовью, как Синтия Ричардсон викарию.

Я чуть не прослезилась.

— Мне сбегать за доктором Дарби? — спросила я. — Я мигом, одна нога тут, вторая там.

Правда заключалась в том, что мне хотелось оставить их наедине в такой момент. Я была лишней.

— Нет, — возразил викарий. — Ей просто нужен отдых. Посмотри, она уже спит.

И действительно. Сохраняя остатки этой чудесной улыбки в уголках рта, Синтия задремала.

Это подтвердило легкое похрапывание.

— Что произошло? — осторожно спросил викарий. — Должно быть… она, должно быть, испугалась.

— Это длинная история, — ответила я.

— Расскажи мне, — мягко попросил он. — У нас вся ночь впереди.