Я вещаю из гробницы - Алан Брэдли (2013)

— Я рада, что вы оказались в церкви, — добавила я. — Я не вполне понимала, что делать.

— Я последовал за ней, — мягко сказал викарий. — Я часто так делаю, чтобы убедиться, что она не причинит себе вреда, видишь ли.

Синтия пошевелилась.

Он бережно снял мое грязное пальто с ее плеч, протянул его мне и укрыл жену шерстяным покрывалом, сложенным в ногах.

— Мне лучше уйти, — сказала я, взяв пальто.

Когда я надевала его, на ковер упали комочки глины.

Я была уже в дверях, когда викарий снова заговорил.

— Флавия… — произнес он.

Я обернулась.

— Да?

Его глаза, все еще влажные, встретились с моими.

— Будь осторожна, — сказал он.

Вот еще одна причина, почему я люблю Денвина Ричардсона.

Залитый лунным светом Букшоу казался местом из грез. Проезжая по каштановой аллее, я видела, что он наполовину освещен бледным серебристым светом, а вторая половина погружена во мрак, и по Трафальгарской лужайке к востоку крадутся длинные черные тени, как будто пытаясь спрятаться в отдалении среди деревьев.

Я поставила «Глэдис» у кирпичной стены кухонного огорода и бросила взгляд на верхние окна. Света не было, и белых лиц тоже.

Идеально, — подумала я. Мне нужно время, чтобы состряпать химический очиститель. Я что-нибудь смешаю в ведерке для угля — что-нибудь аммиачное и какой-нибудь окисляющий агент на основе хлора. А может, бензина: я с легкостью нацежу галлон из «фантома II» Харриет. Сверну грязное пальто в комок, замочу на полчаса и потом повешу в окне лаборатории просушиться на ветру. Оно станет таким же безупречным и свежим, как будто его почистили в химчистке «Армфилдс» в Белгравии.

Открыв дверь и войдя в кухню, я почувствовала дикий голод, словно не ела целую вечность и мой желудок прилип к позвоночнику. Отрежу-ка я себе ломоть хлеба в кладовой и отнесу наверх, чтобы пожарить тосты на бунзеновской горелке.

Я прошла уже полкухни, когда меня остановил официальный голос, прозвучавший, словно удар колокола.

— Флавия.

Это был отец.

Я не сразу его узнала. Он сидел за столом в халате и тапочках. Я никогда не видела его в другой одежде помимо его привычного наряда из рубашки, галстука, жилета, пиджака, брюк и отполированных до зеркального блеска туфель.

— Я была в церкви, — начала я, надеясь получить какое-то преимущество, хотя представить не могла, какое именно, и неловко добавила: — Говорила с викарием.

— Я в курсе, — сказал он.

В курсе? Викарий донес на меня?

— Звонил канцлер.

Я не могла поверить своим ушам! Отец запрещал использование «инструмента», как он именовал телефон, за исключением самых печальных обстоятельств. Он относился к телефону так, как приговоренный к виселице.

— Он посоветовал мне запретить тебе слоняться вокруг церкви на время раскопок. Думает, ты можешь навредить себе.

И откуда он знает, что я слоняюсь вокруг церкви? — хотелось мне поинтересоваться.

Ответ очевиден: это его подхалим Мармадьюк Парр сказал ему.

— Дело не только в этом, — продолжал отец. — Как ты очень хорошо знаешь, в склепе произошло убийство.

Я вознесла к небу небольшую молитву. По крайней мере, это не инспектор Хьюитт звонил с требованием, чтобы я держалась подальше.

— Он упомянул бедного мистера Колликута? Имею в виду, канцлер.

— Так получилось, что нет, — ответил отец. — Но тем не менее я хочу, чтобы ты…

— Миссис Ричардсон упала в обморок у алтаря, — я перебила его, пока он не договорил. — Она приняла меня за свою дочь Ханну.

Отец взглянул на меня, и в лунном свете его морщины показались особенно глубокими. Он не брился, и его щетина безжалостно поблескивала. Еще никогда он не выглядел таким старым.

— Викарий сам рассказал мне о ней, — добавила я.

Тикали кухонные часы. Отец издал длинный вздох.