Сначала я подумала, что речь идет об Адаме. Мистер Колликут сделал заметку в своей книге об Адаме Сауэрби? «Adamas» — это обозначение для «Адам Сауэрби»?

Но нет, этого не может быть. Второе имя Адама — Традескант. Я видела это на его визитной карточке.

И тут до меня дошло, да так, что мне показалось, будто меня стукнули палкой по черепу.

Adamas — это же латинское слово, обозначающее «бриллиант». Так сказал Адам!

Это слово было обведено кружком и связано линией-стрелкой со списком различных регистров, которые когда-то были частью старинного органа в Браксхэмпстеде. Он хотел вписать это слово между «гемсхорном» и «скрипкой».

— Ты еще не нашла?

Голос миссис Баттл и ее тяжелые шаги по скрипучей лестнице.

Я подскочила к двери и высунула голову в коридор.

— Я уже иду, миссис Баттл, — окликнула ее я и услышала, как ее шаги замерли. Должно быть, ей тяжело подниматься по ступенькам и она не хочет делать это без необходимости.

— Можно ли мне воспользоваться туалетом, пока я тут? — прокричала я с неожиданной назойливостью. — Боюсь, я…

Я не уточнила, но нужды в этом не было. Человеческое воображение способно на все, когда ему позволяют самостоятельно заполнить пробелы.

Я отчаянно взмолилась, чтобы наверху была уборная. Она должна быть, это же пансион.

— В конце коридора, — проворчала она, и ее шаги двинулись обратно.

Я вернулась к изучению пожитков мистера Колликута. Для такой переполненной комнаты их было на удивление мало, если не считать свалки из органных труб.

Горы книг по музыке, метроном, камертон-дудка, бюст Иоганна Себастьяна Баха — родившегося и умершего в те же годы, что Кассандра Коттлстоун, припомнила я с дрожью удовольствия.

На боковом столике в стакане стояла зубная щетка, рядом — баночка с зубным порошком. Пилка для ногтей и щипчики были идеально выровнены параллельно друг другу, как и следовало ожидать. Органистам следует особенно тщательно ухаживать за руками.

Я подумала об иссохших пальцах мистера Колликута, какими я их видела в гробнице Святого Танкреда, и о его чистых ногтях на той руке, которая сжимала осколки стекла.

Он был уже мертв, когда его волокли по туннелю. Он не цеплялся за землю кладбища.

Я встала на колени и заглянула под кровать. Слишком темно, чтобы что-нибудь увидеть. Я прижалась щекой к половицам, подалась вперед и просунула руку так далеко под кровать, как только смогла. Мои пальцы коснулись чего-то — почувствовали — схватили — и медленно потащили это поближе.

Это оказалась плоская коробочка из-под сигарет. «Плейерс Нейви Кат». Сто сигарет.

Наверняка полиция ее видела. Но если да, зачем они засунули ее обратно под кровать?

Может, они только увидели, но не трогали — положились скорее на глаза, чем на пальцы. Крупный полицейский сержант не так привычен, как я, ползать на животе под кроватями. Тонкую жестяную коробочку легко не заметить в темном углу.

Я встала на колени и села на пятки. Судя по весу, коробочка не совсем пустая.

Я потянула за застежку, и крышка отскочила.

Что-то выпорхнуло мне на колени.

Банкноты! С полдюжины банкнот по сто фунтов каждая!

Шестьсот фунтов! Больше денег, чем я когда-либо видела в своей жизни! Должна признаться, что в моей голове пронеслось большое количество идей, когда банкноты вывалились мне на колени, но поскольку каждая из них подразумевала кражу, я сразу же подавила свои побуждения.

Банкноты были сложены вдвое и вложены в конверт, который выскочил, как чертик из табакерки, когда я открыла крышку.

Шестьсот фунтов!

Неплохо для мистера Колликута, бедного, как церковная мышь, — и это деревенский органист, который еле сводил концы с концами на пятьдесят фунтов в год.

Я перебрала банкноты по очереди и уже собиралась вернуть их в коробочку, когда заметила на конверте что-то странное. Клапан был оторван, оставив неровный край.

— Ты уже закончила?