Отис лежал на диване. В свои пятьдесят пять лет он был довольно подтянутым, но его кожа обвисла так, что становилось ясно: когда-то он весил килограммов на двадцать больше. Его жена Селеста была настроена по боевому. Она выглядела помоложе Отиса и одевалась с элегантной броскостью, которую Кармайн счел уместной, как только узнал, что Селеста родом из Луизианы. Офранцузившаяся особа. Третьим присутствующим был молодой чернокожий мужчина, манерами похожий на Селесту, но уступавший ей и внешностью, и одеждой. Его представили как Уэсли Леклерка, племянника Селесты, проживающего у Гринов. Взглянув в глаза Уэсли, Кармайн понял, что он никогда не забывает о страданиях, принятых его народом.

Ни жена, ни племянник не собирались покидать комнату, но просить их об этом Кармайну не пришлось: вмешался Отис.

— Оставьте нас, — приказал он.

Оба немедленно вышли. Селеста пообещала Кармайну страшные кары, если ее мужу станет хуже.

— У вас преданные родственники, — заметил Кармайн, присаживаясь на большой пуф из прозрачного полиэтилена в алых розах.

— У меня преданная жена, — поправил Отис и фыркнул. — А с этим парнем хлопот не оберешься. Мечтает прославиться в «черной бригаде», твердит, что нашел пророка Мохаммеда, велит называть его Али или что-то в этом роде. Поиски своих корней — обычное дело для людей, чьих предков продавали в рабство, но, насколько мне известно, Леклерки родом из тех районов Африки, где молились Кинг-Конгу, а не Аллаху. Я живу по старинке, лейтенант, не корчу из себя невесть кого, хожу себе в баптистскую церковь, а Селеста — в католическую. Я черный, который служил в армии белых, но если бы победили немцы и япошки, мне пришлось бы куда тяжелее. Так я понимаю. У меня есть немного денег в банке, и когда я уйду на пенсию, то переберусь в Джорджию и займусь фермерством. Вот где у меня, — он коснулся ребром ладони шеи, — сидят коннектикутские зимы. Но я не о том хотел поговорить с вами, сэр.

— А о чем же, мистер Грин?

— Просто Отис. Хотел все прояснить. Сколько человек знает о том, что труп в холодильнике нашел я?

— Почти никто не знает, и мы скрываем эту информацию.

— Это была девочка?

— Нет. По крайней мере не маленькая. Нам известно, что она выросла в семье доминиканцев и что ей было шестнадцать лет.

— Значит, она черная, а не белая.

— Я бы сказал, ни то ни другое, Отис. Полукровка.

— Лейтенант, но ведь это страшный грех!

— Да, вы правы.

Кармайн сделал паузу, пока Отис что-то неразборчиво бормотал. Дождавшись, когда он успокоится, Кармайн заговорил о пакетах.

— Скажите, Отис, вы обращаете внимание на количество и размеры пакетов в холодильнике?

— Пожалуй, да, — поразмыслив, ответил Отис. — То есть я знаю, когда миссис Либман делает децеребрацию — после этого в холодильнике лежат четыре — шесть пакетов с кошками. А в другие дни там лежат чаще всего пакеты с крысами. Когда умирает макака, пакет получается гораздо больше, но я всегда знаю заранее, что там, потому что Сесил рыдает так, что аж сердце разрывается.

— Значит, когда видите в холодильнике четыре или шесть пакетов с кошками, вы знаете, что миссис Либман проводила децеребрацию.

— Верно, лейтенант.

— Вы можете вспомнить, когда в холодильнике скапливались кошачьи пакеты, а миссис Либман была ни при чем?

Отис изумленно открыл глаза и попытался сесть.

— Отис, вы хотите, чтобы ваша жена убила меня и угодила за решетку? Сейчас же ложитесь!

— Месяцев шесть назад. Шесть пакетов с кошками, а миссис Либман была в отпуске. Помню, я еще гадал, кто ее замещает, но потом меня позвали, и я просто покидал пакеты в бак и увез в крематорий.

Кармайн поднялся.

— Вы очень помогли нам. Спасибо, Отис.

Не успел он выйти за порог, как в комнату вернулись Селеста и Уэсли.

— С тобой все хорошо? — взволнованно спросила Селеста.

— Мне лучше, чем до его прихода, — твердо заявил Отис.