Чувство движения - Роджер Смит (2021)

Таким путем мы возвращаемся к размышлениям, сделавшим нашу историю чувства движения историей чувства активности – активности, познаваемой в усилии, а также, постфактум – в движении. Соответственно, одной из отправных точек этой истории стала метафизика действия раннего нового времени в работах Спинозы и Лейбница (глава 2), затем чувство движения оказалось связанным с языком «Дела» (глава 7). Психологи и философы, такие как Биран, Бэн, Бергсон и Джеймс рассматривали биологическую нервную систему как инструмент активности, относя познание к деятельности. Многие исследователи, работающие в современной нейропсихологии, также приняли категорию активности, а не ощущения или познавательной способности за основу для движения вперед[280].

Как отмечалось ранее (глава 4), французские авторы рассматривали британскую философию как отправную точку для собственного вклада в исследование непосредственного интуитивного восприятия свободы воли. Даже Деррида, не склонный к историческим отсылкам, говорил о традиции, идущей от Бирана к Мерло-Понти и Делёзу (Derrida, 2005, p. 110). В этой традиции воля понималась по-разному: от нравственного и христианского принципа до не связанного с религией принципа желания. Рассуждения о воле как желании придало философскую авторитетность политическим действиям, направленным на преодоление оков индивидуальной и коллективной свободы человека. Связав желание с областью жизненных сил, Делёз действительно в определенном смысле вновь пустил в оборот идею силы, имманентной существованию, обсуждавшуюся столетием ранее. Вместе с тем следует отметить, что Делёз отказался от прежнего использования этого термина, потому что не хотел поддерживать идею существования некоего трансцендентного явления и считал человека как субъекта набором меняющихся отношений, для чего изобрел новую поэтику. Для нашей темы важно, что Делёз также способствовал сочувственному восприятию жизненной философии Бергсона, чуть ли не активно презираемой на протяжении предыдущей половины столетия и ставшей в 1960-е годы уже немодной (Deleuze, 1988; Dosse, 2010, p. 135–143; Douglass, 1992). Делёз вернулся к «прозрениям», которые были прозрениями Маркса и позднее Ницше, понимавших мир как мир отношений, к прозрениям, позволившим трактовать волю и ее свободу как существующих «внутри» отношений, а не в какой-то невообразимой трансцендентальной агентности, находящейся «вне» их.

И здесь, как пишет Франсуа Досс, биограф Делёза, он опирался на Уайтхеда и близко подошел к его метафизике, что способствовало росту интереса к «англо-саксонскому» философу, заслужившему признание во Франции, хотя консервативность манеры и стиля Уайтхеда существенно отличались от «активизма», который был воспринят от Делёза его почитателями (Dosse, 2010, p. 167–168)[281]. Для Делёза, как и для Уайтхеда, «быть» значит «становиться», существование – это процесс, а не механистическое взаимодействие чего бы то ни было: будь то сознание или материя. Каузальные отношения реальны – это не просто регулярная последовательность ощущений. Далее, для Делёза, как и для Уайтхеда, обоснованием убедительности такой онтологии является непосредственное осознание, понимаемое Делёзом феноменологически, а Уайтхедом как «общее чувство» (или «здравый смысл»). Для этих двух философов мир, существующий в осознании, есть активность в отношениях действия – сопротивления. В каждом «Деле» присутствует конкретное проявление активности, имманентной миру. Делёз замечал: «Действие и реакция приходят прежде знания. Эстетика представления вынуждена уступить эстетике активного субъекта» (цит. по: Dosse, 2010, p. 449). Эти выводы имели политический потенциал, который стремились реализовать ситуационисты и другие авангардные группировки в ходе массовых беспорядков в 1960-е и в начале 1970-х годов. Но на эти же суждения откликаются и многие наши современники, занимающиеся танцами.

Глава 15

Заключение: движение как отношение