Как мы ориентируемся - Маура О’Коннор (2021)

Чужакам не так просто понять идею Времени сновидений. Объяснения на других языках зачастую звучат нелогично (например, Время сновидений прошло, но не кончается) или похожи на романтические грезы примитивистов религий «нового века». Сочетание «Время сновидений» не слишком точно передает суть; впервые этот термин использовал в XIX в. Френсис Гиллен, почтмейстер и этнолог из Алис-Спрингс, а широкое распространение термин получил в работах биолога и антрополога Уолтера Болдуина Спенсера. Гиллен пытался перевести с языка племени аранда слово, имеющее отношение одновременно к реальности и религии. В 1956 г. антрополог Уильям Стэннер попытался заменить его английским everywhen («всегда, во всякое время»), однако новый термин не прижился[130]. Робин Дэвидсон, знаменитая тем, что в молодости пересекла австралийскую пустыню на верблюде, назвала Время сновидений изначальной «теорией всего», отметив, что до конца ее не понимает. «Сколько бы я ни читала о Времени сновидений, у меня никогда не было уверенности, что я обрела понимание, – писала она в очерке о кочевниках XXI в. – Для меня это словно квантовая механика или теория струн – вы вроде как их понимаете, но только пока не попытаетесь их объяснить»[131]. Тем не менее Дэвидсон описала Время сновидений как «духовное измерение, наполняющее видимый мир смыслом; это матрица бытия, существовавшая в момент сотворения мира; это параллельная вселенная, с которой можно вступить в контакт посредством ритуальных песен, танцев и рисунков; это совокупность рассказов о мифологических героях – предках и творцах современного человека»[132].

Я отправилась в Австралию, чтобы понять, являются ли Тропы сновидений мнемоническим приемом для нахождения пути. Мне казалось, что Тропы сновидений и их песенные циклы – это прямые указания, которым должен был следовать путник. Похоже, племена аборигенов создали свои культурные традиции, воспользовавшись тягой человеческого разума к повествованиям. Они связали истории с конкретными местами, закодировали сведения о маршрутах в строках песен и мифов, и потому им было легче запомнить эти устные карты – с помощью декламации. Эта стратегия немного похожа на греческие «дворцы памяти», за исключением того, что австралийские аборигены не создавали воображаемых дворцов, а считали таким дворцом сам ландшафт. Дэвид Тернбулл в своей книге «Карты как территории» (Maps Are Territories) пишет: «Так в единую сеть знаний сходятся ландшафт, знание, история, песня, графическое отображение и социальные отношения. В этом смысле, с учетом того, что знания и ландшафт систематизируют и создают друг друга, метафора карты абсолютно уместна. Ландшафт и знания едины в качестве карт – и созданы связью пространства»[133].