Темные тайны - Гиллиан Флинн (2013)

Передняя дверь тоже оказалась настежь — тепло волнами покидало дом. Они прошли через оклеенную розовыми обоями прихожую (Бен не устоял и прикрыл за собой дверь с улицы, чтобы зря не расходовать энергию) и спустились на этаж Диондры. Она танцевала в своей гостиной, без штанов, в носках сочного розового цвета и свитере, в который можно было засунуть еще одного человека. Правда, сейчас все девчонки в школе носят рубашки, которые им велики. Это у них называется «рубашка моего парня» или «папин свитер». Диондра, конечно, носит то, что ей супервелико, да еще надевает вниз кучу другой одежды: длинную футболку, потом какой-нибудь жилет или майку. Как-то раз Бен предложил ей взять один из его больших черных свитеров, который она могла бы надеть как свитер своего парня (раз она его девушка), но она, наморщив носик, заявила: «Этот не подходит. К тому же в нем дырка». Как будто дырка в свитере или рубахе хуже собачьего дерьма по всему ковру. Может, Диондре известны какие-то особенные, не известные ему правила поведения, или она попросту им манипулирует — этого Бен точно определить не мог.

С зажженной сигаретой в руках, но на безопасном от новой одежды расстоянии, она скакала под музыку австралийской рок-группы «Эй-Си/Ди-Си», а за ней в камине плясало пламя. Она прикупила себе дюжину новых вещей — они валялись кругом в яркой огненной упаковке или уже висели на вешалке. А еще он увидел пару коробок с новой обувью и крохотные коробочки — это, он знал, драгоценности. Завидев его черные волосы, она расцвела в улыбке и подняла вверх оба больших пальца на руках: «Обалдеть!» — и ему тут же стало немного лучше; он перестал чувствовать себя круглым идиотом.

— Говорила же я, Бен, что тебе пойдет.

— Что ты там накупила, Дио? — спросил Трей, роясь в пакетах. Он прикурил от ее сигареты, которую она продолжала держать в руках, а она ведь без штанов. Она поймала взгляд Бена, задрала свитер, под которым оказались мужские семейные трусы (тоже, между прочим, не его).

— Ну ты чего, ду-у-у-рик!

Она подошла к нему, чтобы поцеловать. Смесь исходившего от нее запаха грейпфрутового лака для волос и сигарет ударила в нос, но подействовала на него успокаивающе. Он нежно ее приобнял — он теперь всегда так поступал, — но, когда почувствовал, что ее язык требовательно уперся в его, дернулся.

— Господи, да прекрати ты свои сантименты и телячьи нежности, давай сразу к делу! — зло бросила она. — Или я для тебя старовата?

— Тебе всего семнадцать, — засмеялся Бен.

— Если бы ты знал то, что знаю я! — Ее голос теперь звенел, она распалялась все больше.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что на твой вкус семнадцать не фонтан — тебе помоложе подавай.

Бен растерялся. Когда Диондра в таком настроении и что-то скрывает, у нее трудно узнать, в чем дело, потому что это обычно заканчивается бесконечными: «Нет-нет, ничего», или «Потом скажу», или «Не боись, сама разберусь». Она тряхнула головой, волосы упали на лицо — и продолжила танец, выхватив банку с пивом из-за коробки с обувью. Ее шею покрывали фиолетовые подтеки от засосов, которые он оставил там в воскресенье. Он впивался в кожу, как Дракула, а она требовала, чтобы он делал это еще и еще: «Сильнее, сильнее! А то не останется следов. Не сжимай губы, язык не нужен. Сильнее! Давай! Неужели ты до сих пор не научился ставить засосы!» — и, с остервенением схватив его за волосы, рывком повернула его голову набок и принялась за шею, в бешеном ритме то захватывая плоть, то отпуская. «Вот так! — и заставила его посмотреть в зеркало. — А теперь сделай то же самое».

И вот теперь, как следы от пиявок, эти фиолетовые с коричневыми разводами пятна вызывают в нем чувство неловкости и смущения. Он вдруг заметил, что Трей тоже на них смотрит.

— Ой, миленький мой, ой, у тебя кровь, — наконец заметив его рану, запричитала, засюсюкала она, лизнула палец и начала вытирать кровь. — Тебя кто-то обидел?

— Наш малыш упал с велика, — заухмылялся Трей.