Король-ворон - Мэгги Стивотер (2016)

Они заползли внутрь.

Колин Гринмантл стоял на первом этаже дома, в коричневой с золотом комнате без окон, которую он отвел под свою коллекцию. Витрины с сокровищами были так красивы – стекло и сталь, тюль и золото, одинаково инородные обрамления столь же инородных предметов. Дубовый пол под витринами был сделан из досок, привезенных со старой фермы в Пенсильвании. Гринмантлы всегда предпочитали владеть вещами, когда-то принадлежавшими кому-то другому. Определить истинные размеры комнаты было невозможно, поскольку единственным источником света в ней была подсветка вокруг каждого необычного артефакта. Крошечные лампочки сияли в темноте, как корабли в ночном море.

Гринмантл стоял перед старинным зеркалом. В верхней планке резной рамы, покрытой орнаментом из листьев растения «медвежья лапа» и лебедей, поедавших друг друга, были встроены часы в медном корпусе. Циферблат показывал 6:21. Предположительно, если в зеркало смотрелся кто-то, у кого в семье недавно случилась смерть, его отражение в зеркале покрывалось слезами. Отражение Гринмантла было сухим, но ему казалось, что он все равно выглядит довольно несчастным. В одной руке он держал бутылку «Каберне-Совиньона»; этикетка на бутылке обещала дивный букет с вишневыми и графитовыми нотками. В другой руке у него была пара сережек, которые он купил для своей жены, Пайпер. Одет он был в изысканный пиджак и трусы-семейки. Он не ждал гостей сегодня.

Но они все равно пришли, потихоньку пробираясь вдоль лепнины под потолком библиотеки на втором этаже, наползая друг на друга.

Гринмантл глотнул вина прямо из бутылки. Когда он выбирал вино на кухне, то решил, что пить из бутылки куда низменнее в эстетическом плане и сильнее отдает отчаянием, чем если ходить по дому с бокалом, и так оно и было. Жаль, что в доме больше никого не было, и поэтому никто не мог оценить, насколько эстетически жалким и отчаявшимся он выглядел сейчас.

– Нотки пороха и запустения, – сказал он своему отражению, сделал еще глоток и подавился им. Слишком много пороха и запустения в одном глотке.

Глаза его отражения расширились; за спиной стояла его жена, обхватив пальцами его горло. Из ее идеально гладкой прически выбились несколько светлых волосков, и подсветка за ее спиной обратила их в бело-золотые огненные нити. Ее глаза были черными, одна бровь поднята, но в остальном она выглядела совершенно безмятежно, впиваясь пальцами в его кожу. Его шея посинела.

Он моргнул.

Ее не было в комнате.

Ее вообще здесь не было. Она оставила его. Ну, если по-честному, то это он оставил ее, но она сама напросилась. Именно она принялась совершать одно серьезное, бестактное и бесчеловечное преступление за другим в диких лесах Вирджинии, когда он решил, что готов собрать все свои игрушки и отправиться восвояси.

– Я одинок, – сказал Гринмантл зеркалу.

Но он не был одиноким. Они с жужжанием летели вниз по лестнице, присаживались на края картинных рам и, отталкиваясь от них, неслись на кухню.

Гринмантл отвернулся от зеркала и обвел взглядом свою коллекцию. Четырехрукие доспехи, чучело единорога размером с миниатюрную козу, меч, с которого на дно витрины непрерывно капала кровь. Лучшие его находки за почти двадцать лет коллекционирования. Ну, не то чтобы лучшие, подумал Гринмантл – всего лишь вещи, которые, как он считал, наверняка могли привлечь внимание Пайпер.

Ему показалось, что он услышал какой-то звук в соседней комнате. Какое-то гудение. Или царапанье. Нет, даже не царапанье, звук был слишком легким для этого.

– После стольких личных предательств у Колина Гринмантла на четвертом десятке случился нервный срыв, – вещал Гринмантл, игнорируя звук, – и это заставило многих думать, что он тихо и незаметно канет в забвение.