Принцесса викингов - Симона Вилар (1996)

Когда они вошли, навстречу им пахнуло можжевеловым дымком, солодом и теплом. Здесь было полутемно, так как окон не было, лишь на стыках крыш виднелись небольшие отверстия, затянутые бычьим пузырем. Свет исходил от длинных очагов, дым от которых поднимался вверх к общей отдушине. В помещении суетились слуги, жены норманнов хлопотали у огня, где на вертелах жарились мясо и рыба, а на длинных цепях, свисающих с потолочных балок, были подвешены большие котлы, в которых бурлила похлебка.

На лавках сидели, торопливо поглощая пищу, мужчины. Эмма увидела среди них Херлауга. Не переставая жевать, он приветливо поднял в ее честь рог, да так и застыл, провожая взглядом покачивающую бедрами Лив.

Дочь Ботто подвела Эмму к одному из боковых помещений:

– Он здесь!

Эмма увидела лежащего на шкурах с закрытыми глазами Атли. Лицо его было покрыто горошинами пота, хотя на груди его покоился кусок льда, обернутый тряпицей. Когда Эмма окликнула его, Атли приоткрыл глаза, но они были мутными, и он не узнал ее.

– Он между жизнью и смертью, – прозвучал рядом голос. Говорили по-франкски, но с тем характерным выговором, какой Эмма слышала у своей приемной матери, графини Байе.

Только теперь девушка заметила сидевшую на ступени ложа женщину. Это была монахиня в черном одеянии с нашитым на груди белым крестом. Из-под ее головного покрывала на Эмму взглянули суровые светлые глаза. Монахиня толкла какое-то снадобье в бронзовой ступке.

– Слава Иисусу Христу, – продолжала она. – Давно же мы с тобой не видались, Эмма, но не узнать тебя невозможно.

Лив по-прежнему стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу. Кажется, она не понимала языка франков.

– Это Мария из здешнего монастыря, – проговорила она без всякой интонации. – Она христианка, но хорошая врачевательница, и мы зовем ее, когда кто-то хворает. Теперь идем, я накормлю тебя.

На деревянном блюде с выжженным по краю узором горкой лежали ячменная каша, тушеное мясо, пяток хрустящих ячменных лепешек. Эмма ела, не отрывая глаз от сестры Марии. Порой ей начинало казаться, что она знает ее, должна знать. Она чувствовала себя скованной под ее пристальным взглядом. Наконец, скрывшись за занавеской, монахиня склонилась над Атли, велев сидящей рядом Виберге помочь ей. Атли закашлялся, Виберга охнула, увидев свежую кровь.

Эмма забеспокоилась.

– Лив, здесь слишком душно для Атли. Нельзя ли его уложить в отдельном помещении?

Лив задумчиво теребила переброшенные через плечо косы, щурясь на стоявшего, не сводя с нее глаз, Херлауга.

– Хорошо, я велю приготовить для него ложе в стабюре[34].

Она двинулась к порогу, и Херлауг, как завороженный, последовал за ней. Вскоре удалилась и сестра Мария, бросив полный осуждения взгляд в сторону Эммы. Когда силуэт монахини исчез в дверном проеме, девушка невольно вздохнула с облегчением.

Ее внимание привлекло негромкое пение. На скамье у стены девушка-подросток с распущенными по плечам серебристыми, как рожь в лунную ночь, волосами напевала незатейливую песенку, раскладывая перед собой ракушки, амулеты и сухие цветы. Встретившись с ней взглядом, девушка улыбнулась, и Эмма не смогла не улыбнуться в ответ. Очаровательное дитя – блестящие зубки, вздернутый нос в веснушках, волосы кокетливо перетянуты тесьмой из цветной шерсти. На вполне сформировавшейся груди – золотая гривна. Именно она и навела Эмму на мысль, что это еще одна дочь хозяев, та самая Ингрид, к которой стремился Бьерн. Она окончательно в этом убедилась, когда девушка решительно оттолкнула маленького Рольва, посягнувшего на ее «сокровища».

– Ступай прочь, а не то я попрошу кобольдов[35] превратить тебя в веник!

Малыш с ревом кинулся к вошедшей в дом матери. Ингрид смеялась:

– Глядите на него! И это будущий викинг?

– Оставь его! – прикрикнула Бера. – Ты все еще словно дитя. Идем-ка, поможешь мне в кладовой.