Ва-банк - Анри Шаррьер (2015)

Шестнадцатое ноября был день моего рождения. И каждый раз шестнадцатого ноября отец плакал. Каждое Рождество за столом стоял свободный стул. Когда наведывались жандармы и сообщали им, что сын снова сбежал, они их обнимали и целовали за такую радостную весть. И хотя тетушка Жю не знала меня, в душе всегда принимала за родного сына; она плакала вместе с отцом от радости, услышав счастливые новости. Ведь для них с этой вестью снова появлялась какая-то надежда.

У тетушки Жю Рита нашла сердечный прием. Одна беда: Жю не дала ей адреса моих двух сестер. Почему? Да, почему тетушка Жю, жена моего отца, не захотела давать эти адреса? Я принялся лихорадочно размышлять. Наверное, она не была уверена, как там примут новость о моем «воскрешении». Должны быть серьезные причины, чтобы не сказать Рите: «Бегите скорее туда-то и туда-то, они страшно обрадуются, когда узнают, что их брат жив, хорошо устроился и что они имеют счастье познакомиться с его женой!» Тетушка Жю, видимо, знала, что ни мои сестры Ивонна и Элен, ни мои зятья не будут рады принять невестку, жену брата и беглого каторжника, приговоренного к пожизненному заключению. Конечно, ей не захотелось наживать себе неприятности, нарушая их покой.

И действительно, сестры замужем, имеют детей, а дети, поди, даже не знают о моем существовании. Тетушка Жю про себя, наверное, сказала: тут надо быть осторожной. В итоге я так ничего и не узнал, но пришел к выводу, что на протяжении всех тринадцати лет на каторге я жил с ними и мыслями о них, а они в эти годы делали все, чтобы меня забыть или навсегда вычеркнуть из жизни. В результате жена возвратилась только с горстью земли с могилы да с фотографией той же могилы, в которой за четыре месяца до ее приезда навеки почил отец.

И все же я снова увидел глазами Риты (Шампель водил ее повсюду) любимый мостик моего детства Юсель. Она подробно рассказала мне о большом здании школы, в котором над классами располагалась наша квартира. Я снова увидел перед нашим садом памятник погибшим на войне. И сам сад, где цвела пышная мимоза, распространяя вокруг дивный запах свежести, и мемориал, и здание школы.

– Ничего или почти ничего не изменилось из того, о чем ты столько раз рассказывал мне, рисуя картину своего детства. Так что для себя я не сделала никакого открытия, а скорее встретилась с тем, что уже было мне знакомо, – сказала тогда Рита.

Часто вечерами я снова просил Риту рассказать мне о той или иной минуте ее путешествия. Жизнь в гостинице потекла по-старому. Но где-то глубоко внутри произошло нечто необъяснимое. Я воспринял эту смерть не как взрослый сорокалетний человек, не видевший отца двадцать лет, а как десятилетний ребенок, который постоянно живет с отцом, не слушается его, пропускает уроки в школе: и вот однажды возвращается домой и вдруг узнает, что отец умер.

* * *

Приехала дочь Риты Клотильда. Ей исполнилось пятнадцать, но она была настолько хрупка, тонка и мала ростом, что ей никак нельзя было дать больше двенадцати. Длинные густые черные волосы кудряшками ниспадали на плечики. Черные глазки искрились умом и любопытством. Личико скорее не девушки, а ребенка, продолжающего играть в классики или в куклы. Между нами сразу же установилось полное доверие. Чувствовалось, что она понимает, что человек, который живет с ее матерью, станет ей лучшим другом, будет любить ее и всегда защитит.

С приездом Клотильды во мне произошла перемена: у меня появился инстинкт оберегать, появилось желание сделать ее счастливой, захотелось, чтобы она видела во мне если не отца, то надежную опору.