Ва-банк - Анри Шаррьер (2015)

Когда я гляжу на молодежь этой страны, жизнерадостную и беззаботную, когда вижу молодого человека лет двадцати четырех – тридцати, который так и светится жизнелюбием, что естественно для такого возраста, я волей-неволей возвращаюсь к своему прошлому, к тем самым прекрасным годам моей жизни, которые у меня украли. И я снова вижу мрачные казематы тюрьмы-одиночки, заново мучительно переживаю три года ожидания до суда и после, снова встает перед глазами зловонная каторга, где со мной обращались хуже, чем с бешеной собакой. Тогда, бывает, я целыми часами, а то и днями брожу по Каракасу, и в голову все лезет всякая дрянь. Вместо того чтобы десять, двадцать раз в день благодарить судьбу за то, что она привела меня сюда, я размышляю совершенно не о том: вспоминаю казематы, где я, заживо погребенный, ходил взад и вперед, словно медведь в клетке… Помимо собственной воли я принимаюсь громко повторять: «Раз, два, три, четыре, пять, кру-гом!» Это выше моих сил, настоящее наваждение! Нет, не могу смириться с мыслью, что те, кто несправедливо послал меня на эту голгофу, где я мог легко сгинуть как последнее отребье, не прояви я воли и не пройди через страдания, останутся безнаказанными. Нет, я не могу позволить им умереть спокойно, не уплатив мне по счету.

И вот, когда я брожу так по улицам, то вполне могу сойти за ненормального. Каждый раз, проходя мимо ювелирной лавки или магазинчика, где, по моим понятиям, наверняка водятся деньжата, которых мне так недостает, я начинаю присматриваться к этим заведениям, прикидывая в уме, как бы туда проникнуть, чтобы прибрать к рукам все, что там есть. И если я до сих пор этого не сделал, то вовсе не из-за того, что отбило охоту, – ведь провернуть здесь дело проще простого, деньги сами просятся в руки.

Суть в другом: до сих пор мне удавалось выигрывать партию с самим собой. Я не совершил никакого преступления ни против этой страны, ни против ее народа, оказавших мне доверие. И было бы постыдно, безнравственно, подло вести себя иначе. Что может быть более гнусным, чем насиловать дочерей в доме, который приютил тебя? Но я боюсь, боюсь за себя, боюсь, что однажды не выдержу, не смогу устоять против соблазна и совершу преступление. Все это угнетает меня. Время от времени я теряю веру в то, что способен жить честным трудом. Нет никакой возможности, пытаясь выжить честным трудом, собрать огромную сумму денег для того, чтобы отомстить за себя. Между нами, Леон, я на пределе.

Большой Леон слушал меня не перебивая. Только внимательно смотрел мне в лицо. Выпили по последней почти без слов. Он поднялся и предложил встретиться на следующий день: пригласил пообедать с ним и Педро Чилийцем.

Мы встретились в тихом ресторанчике, сели в беседке, обвитой зеленью. День был прекрасный.

– Я размышлял над тем, что ты мне сказал, Папи. Теперь послушай меня, хочу объяснить, почему мы в Каракасе.

Они здесь только проездом и направляются в другую южноамериканскую страну. Наклевывается серьезное дело: надо взять один ломбард. По словам одного из служащих и по их собственным данным, там хранится порядком драгоценностей. Если их перевести в доллары, то каждый участник окажется с солидным кушем. Вот почему они и разыскивали Рыжего. Хотели предложить ему войти в дело вместе с самолетом. Но опоздали.

– Если хочешь, Папи, можешь поехать с нами, – предложил в заключение Леон.

– У меня нет паспорта, да и сбережений не ахти.

– Паспорт не проблема, правда, Педро?

– Считай, что он у тебя в кармане, – подтвердил Педро, – и на чужое имя. Так что официально ты не выезжаешь из Венесуэлы и не возвращаешься обратно.

– И сколько примерно он стоит?

– Не дороже тысячи долларов, поскольку страна все-таки не рядом. Бабки имеются?

– Да.

– Тогда порядок, в твоем положении раздумывать не приходится.