Атомка - Франк Тилье (2014)

— И еще есть его биография. Жизненный путь, надо сказать, весьма нетипичный. Сначала он учился в философском институте на границе с Италией, затем отправился в аббатство Нотр-Дам-дез-Ож. Настоятелем там в то время был прелат, в общем-то понимавший тягу Дассонвиля ко всему, что связано с наукой, в монастыре была огромная библиотека и свой ботанический сад, так что будущий наш подозреваемый мог все свободное время посвящать изучению естественных наук. В семидесятых он уехал на два года в Париж — учиться в Институте физики, где, помимо обязательных дисциплин, занимался ботаникой, органической химией, энтомологией… ладно, всего перечислять не стану. Было опубликовано несколько его работ по проблемам скорости и самого процесса разложения органики в живых организмах. Когда умер принявший в свое время Дассонвиля прелат, он сам стал настоятелем монастыря… Короче, мы имеем дело не просто с монахом, а с монахом, открытым миру, умным, образованным, вхожим в научную среду и знакомым с огромным количеством ученых — иными словами, с человеком, которого вполне могла интересовать рукопись.

Говоря, Белланже терзал шариковую ручку, без конца нажимая на штырек, отчего стержень то высовывался наружу, то прятался обратно.

— Всю вторую половину вчерашнего дня шестеро ребят Шантелу обшаривали его дом. Перерыли все снизу доверху. И нашли в конце концов конверт с фотографиями, тщательно упрятанный внутри одной из набитых соломой голов — охотничьих трофеев. Нашли и другие тайники — уже пустые. Конверт был очень старый, пыльный… Жандармы подумали, что Дассонвиль попросту забыл о нем, когда доставал остальное, прежде чем скрыться.

Завибрировал мобильный Белланже. Никола глянул на экранчик и нажал клавишу, отключая вибрацию.

— Шантелу отсканировал эти снимки и прислал мне мейлом. Десять фотографий, которые мы тут посмотрели как раз перед твоим приходом.

Люси молча сглотнула слюну. Она тупо смотрела на исходивший из проектора световой конус, в котором плясали пылинки. Этот пучок лучей транслирует смерть, она была в этом уверена.

— Ну что, запускаю?

— Я готова.

Но руководитель группы все еще колебался. Он обвел взглядом подчиненных, всматриваясь в каждого, — заметно было, что он боится за Люси… В конце концов Никола вздохнул и включил проекцию.

Люси прижала кулак ко рту. На первом снимке она увидела голого ребенка с чисто выбритой головой, лежавшего на металлическом столе — таком, на каких обычно делается вскрытие. Глаза ребенка были широко раскрыты, но, казалось, смотрели в пустоту. Жив он, нет? Непонятно. Снимок, сделанный, судя по всему, перед каким-то хирургическим вмешательством, был цветной, тона холодные, кожа ребенка выглядела неестественно белой.

И на этой неестественно-белой коже… Люси бросило в дрожь: на груди ребенка, слева, она увидела татуировку — что-то вроде дерева с шестью ветвями, а внизу номер: «1210». Внутри у нее все сжалось от боли, ужаса и отвращения, но она попыталась не растерять собранности — надо было запомнить каждую мелочь, каждую деталь. Облицованные белой плиткой стены, кусочек хирургической, не дающей тени лампы в кадре, стерильный вид комнаты…

— Операционная… — выдохнула она. — Господи, что они намеревались делать с малышом?

Белланже молча перешел к следующему снимку. Еще один ребенок с татуировкой — точно в том же положении. Еще одно бледное личико, другие, но такие же неподвижные руки-ноги, и этот тоже — на операционном столе. Сколько ему лет? Десять?

Теперь снимки шли один за другим — чередой эпизодов кошмарного сценария. И всякий раз на столе лежал другой мальчик.

— Ты в порядке? — спросил Белланже, пытаясь изобразить, что сам-то он спокоен.

— В порядке…

— Номера под татуировкой разные, от семисот до полутора тысяч. Что они означают, нам на сегодняшний день неизвестно.

Он заметил, какими огромными, словно хотели вобрать в себя максимум света и информации, стали глаза Люси.