Атомка - Франк Тилье (2014)

— А теперь смотри очень внимательно.

Никола нажал кнопку «дальше», и на стене возник следующий снимок. На этот раз грудь мальчика пересекал длинный шрам, совсем свежий, как будто ребенка только что прооперировали и зашили.

Люси нахмурилась и слегка наклонила голову:

— Похоже, мальчик тот же, что на первой фотографии?

— Он, — подтвердил Белланже.

Программа позволяла поставить рядом два снимка, и Белланже этой возможностью воспользовался. Теперь слева на импровизированном экране был мальчик с нетронутой грудной клеткой, справа — с длинным швом. Татуировка и число под ней — совершенно одинаковые: «1210». На первом снимке глаза ребенка были широко открыты, и в них плескался страх. Люси застыла на стуле, не в силах шевельнуться, но она не могла допустить, чтобы с ней произошло то же, что во время аутопсии Кристофа Гамблена, и старалась сохранять хладнокровие.

— Что с ним сделали?

— Так, мне кажется, зашивают грудную клетку, когда оперируют на сердце, — медики скажут точнее. Выжил ли ребенок после этой операции, понять трудно. Сейчас отправлю экспертам фотографии. Янник Юбер из научной полиции тоже займется этими снимками и попытается вытащить из них все, что только можно: место, время… пусть даже, как мне кажется, ни к чему это и не приведет…

Никола замолчал, потер ладонью лоб. Кожа у него под глазами набрякла, обвисла. Леваллуа встал, прислонился к стене — ему было трудно дышать.

— Думаю, Валери Дюпре удалось вырвать у них одного из этих мальчиков, — продолжал Белланже. — Не знаю, каким образом она это сделала, но сделала. И сунула ему в карман бумажку со своим именем и номером департамента — скорее всего, потому, что обстоятельства вынуждали журналистку с ребенком расстаться. После чего, как я предполагаю, этот мужчина в куртке цвета хаки напал на след мальчонки, нашел его в больнице, похитил и убил.

Люси наконец удалось отвести глаза от стены со снимками, и она приняла от Белланже эстафету:

— Дассонвиль пытками заставил Кристофа Гамблена говорить, узнал от него о существовании Филиппа Агонла, добрался до того и постарался избавиться от всего, что могло бы направить розыск по верному пути. К счастью, ему не хватило времени найти записи об анабиозе, спрятанные за кирпичами.

— Пока все сходится…

— Этих детей клеймили, как скот, номерами и татуировкой со странным символом, оперировали, фотографировали перед операцией всех и только одного из них — после нее. Что бы это могло быть? О чем может идти речь? О пересадке органов?

— Мы тоже думали об этом, — ответил Робийяр, — но это никак не вяжется с состоянием здоровья ребенка из кретейской больницы. Вспомните, какой он был плохонький… Да и кому нужны сердце с аритмией или больные почки?

— Хм… в таком случае, может быть, наоборот, ему собирались органы пересаживать?

Вопрос повис на несколько секунд в воздухе. Наконец Белланже ответил — тоже вопросом:

— С какой целью?

— Не знаю. А что, если это научный эксперимент? И татуировка с числами должна иметь какой-то смысл? Как знак качества.

— Мы искали, исследовали символику сект, присматривались ко множеству штук такого рода, но нигде ничего похожего…

— Может быть, у этих мальчиков есть что-то общее, некая характеристика, которая и заставила интересоваться именно ими?

Белланже согласился, правда отнюдь не с энтузиазмом:

— Результаты анализов крови ребенка должны прийти завтра утром — возможно, узнаем какие-нибудь подробности. Нельзя забывать, что, похоже, начало всей этой неразберихи было положено загадочной старой рукописью и что Дассонвиль, очевидно, убил семерых своих собратьев только для того, чтобы сохранить тайну. Да, кстати… Люси, а ты ведь сейчас — из лаборатории? Ну и какие принесла новости по поводу тетрадки и фотографии ученых?