Дорога была скользкая — сплошной лед, тем не менее полицейская машина двинулась вперед быстрее, и Шарко ухватился за дверную ручку, чтобы не врезаться лбом в стекло. Термометр на приборной доске показывал теперь минус 27, резиновые прокладки затвердели и примерзли, стекла покрылись инеем. Прошло еще несколько минут, и они добрались до контрольно-пропускного пункта, охранявшегося двумя, скорее всего, вооруженными гигантами. Полицейские из первой машины выпрыгнули на землю, показали гигантам бумаги, о чем-то с ними переговорили (комиссару показалось, что на повышенных тонах), и охранник в конце концов кивнул на небольшое кубическое строение, в отличие от всего вокруг — хорошо сохранившееся.

Один из местных офицеров подошел к их машине сообщить что-то Андрею Александрову, тот опустил стекло, и в салоне дохнуло холодом. Обменявшись с коллегой несколькими фразами, московский майор обернулся к комиссару и сказал по-английски:

— Кабинет здешнего начальника Леонида Яблокова вон в том доме. Едем туда.

Перед ними подняли шлагбаум, обе машины быстро двинулись к зданию, но, пока они ехали, Шарко, глянув направо, успел заметить ворота — через них, очевидно, и попадали в центр захоронения отходов, находившийся внутри холма. Оттуда вырывался яркий свет, вокруг было множество табличек с предупреждающими надписями и знаками, изнутри медленно выезжал грузовик с пустым кузовом…

Дальше все вдруг пошло очень быстро. Александров заметил в свете фар черный силуэт, который метнулся к стоявшей позади административного здания машине, норовя вот-вот исчезнуть из виду, но не тут-то было: полицейские автомобили мгновенно перегородили ему дорогу, распахнулись дверцы, дула пистолетов Макарова нацелились на беглеца, прозвучали отрывистые слова, похожие на предупредительный оклик. Еще несколько секунд — и шапка Яблокова полетела на землю, а вот уже он в наручниках, а вот уже его — на глазах застывших в немом изумлении сотрудников центра — повели в кабинет.

Шарко протиснулся между русскими, чтобы лучше видеть.

В кабинете начальнику центра приказали сесть на стул. Маленький лысый человечек с оттопыренными ушами повиновался, глядя в пол и не произнося ни слова. Не дрогнул и не заговорил он и тогда, когда ему сунули под нос снимки Дассонвиля и Шеффера.

Обстановка быстро накалялась, голоса зазвучали громко. Вооруженные гиганты кричали на хозяина кабинета, не стесняясь в выражениях. Яблоков молчал. Так прошло несколько минут, и наконец один из челябинских офицеров, выйдя из себя, свалил Яблокова вместе со стулом на пол и наступил ему ногой на лицо. За этим последовали удары в живот, и, хотя французскому полицейскому они показались все-таки чрезмерно сильными, он не мог не оценить мастерства, с каким русские коллеги добиваются ответа на свои вопросы.

— Да! Да! — завопил Яблоков со слезами в голосе, пытаясь прикрыться руками.

Все отошли, позволили ему подняться с пола. Лица полицейских были суровыми, жесткими, они тяжело дышали, изо рта вырывались облачка пара. Шарко чувствовал, что его русские собратья не намерены особо тянуть с допросом в этом про́клятом месте: они толкали Яблокова, пинали, кричали ему в ухо, и наконец тот сдался. Кивнул, когда ему в очередной раз показали фотографии Шеффера и Дассонвиля. Поняв, что оба они действительно находятся здесь, Шарко испытал огромное облегчение.

Леонид Яблоков говорил по-русски. Выслушав его, один из офицеров открыл шкаф с радиационно-защитной одеждой, и все, включая Шарко, в нее облачились. Тяжелая куртка доходила комиссару до середины бедра. С Яблокова сняли наручники, и он тоже надел куртку, подбитую свинцом.

— Яблоков хочет отвести нас в центр захоронения отходов, — пояснил Франку Андрей Александров, — он говорит, что люди, которых вы ищете, там. Поедем на грузовике.

— А что они там делают?

— Он покажет на месте.