Маяк - Филлис Джеймс (2008)

— Милли привез сюда в конце Мая Джаго Тэмлин. Он взял выходной и уехал с острова, чтобы повидать приятеля в Пентворти. Когда они возвращались из паба, они увидели Милли. Девочка просила милостыню на набережной. Она выглядела голодной, и Джаго с ней заговорил. Он всегда сочувствовал молодым. Ну, во всяком случае, они с приятелем отвели ее в лавку, где рыбу с жареной картошкой продают. Она была такая голодная — никак наесться не могла — и рассказала им свою историю. Боюсь, история вполне банальная. Отец их бросил, когда она была еще маленькая, и она не смогла ужиться со своей матерью и нескончаемой чередой материнских дружков. Она уехала из Пекема и отправилась в деревню неподалеку от Плимута, к своей бабушке с отцовской стороны. Это получилось удачно, но два года спустя старушку поразила болезнь Альцгеймера, и ее забрали в приют, а Милли оказалась без крыши над головой. Кажется, она сказала социальным службам, что уезжает домой, в Пекем, и никто проверять не стал. В конце концов, она ведь уже не считалась подростком, а у них, как я полагаю, и так дел хватало. Никакой возможности остаться в том доме, где она жила с бабушкой, у нее не было: владелец дома давно хотел от них избавиться, да и платить за квартиру она никак не смогла бы. Некоторое время она бродяжничала, пока не вышли все деньги, и вот тут-то и встретила Джаго. Он из Пентворти позвонил мистеру Мэйкрофту и спросил, можно ли привезти Милли на Кум, временно. Одна из комнат в конюшенном корпусе пустовала, а миссис Планкетт и правда нужна была кое-какая помощь на кухне. Мистеру Мэйкрофту трудно было бы сказать «Нет!». Помимо присущей ему человечности, надо было учитывать, что без Джаго на Куме просто невозможно обойтись, а предположить в данном случае сексуальный интерес к девушке было совершенно невероятно.

Неожиданно она сама прервала себя:

— Но разумеется, вы здесь не затем, чтобы говорить о Милли. Вы хотите еще раз расспросить меня о смерти Оливера. Простите, если вчера я была несколько резка, но то, как этот человек эксплуатировал Милли, очень типично. Он, несомненно, ее использовал.

— Как вы можете быть в этом уверены?

— Могу, мистер Дэлглиш. Именно так он работал. Именно так он жил. Он наблюдал за другими людьми и использовал их. Если ему нужно было посмотреть, как человек спускается на самое дно своего личного ада, он делал все возможное, чтобы это увидеть. Все это есть в его романах. А если ему не удавалось найти кого-то для своих экспериментов, он мог поставить эксперимент на самом себе. Думаю, именно так он и умер. Если ему захотелось написать о ком-то, кого повесили или кто планировал уйти из жизни таким способом, ему понадобилось бы подобраться как можно ближе к такому поступку. Он мог даже зайти так далеко, что накинул петлю себе на шею и шагнул за поручень. Край площадки выступает за поручнем дюймов на восемь или даже больше, а он, конечно, мог держаться за тот самый поручень. Я понимаю, мое предположение звучит глупо, но я много думала об этом, да и все мы об этом думали. И я верю, что это все объясняет. Это был эксперимент.

Дэлглиш мог бы возразить, что это был бы невероятно глупый эксперимент, но в его словах не было нужды. Миссис Бербридж продолжала, глаза ее смотрели на него напряженно, будто она страстно желала его убедить.

— Он, должно быть, крепко держался за поручень. И вот тут у него мог возникнуть мгновенный порыв — перешагнуть ограду, ощутить прикосновение смерти к своей щеке, в то же время твердо веря, что ты сам владеешь ситуацией. Разве не в этом кроется удовольствие, какое получают мужчины от реально опасных игр, в которых они участвуют?