Алан Брэдли - Алан Брэдли (2011)

С помощью некоторой доли терпения и бунзеновской горелки в лаборатории можно произвести кое-какие поистине омерзительные запахи. В 1889 году, например, в Германии пришлось эвакуировать целый город Фрайбург, когда химики допустили утечку тиоацетона. Говорили, что даже в нескольких милях от эпицентра людей тошнило от запаха и лошадям становилось плохо на улицах.

Как жаль, что меня там не было, чтобы посмотреть на это!

Если другие субстанции, например более простые алифатические кислоты, можно легко подвергнуть воздействию, чтобы получить любой запах — от прогорклого масла до потной лошади или от гниющей канализации до бутсов игрока в регби; эти низшие амины — дефектные дети аммиака — обладают совершенно уникальным и любопытным признаком: как я сказала, они воняют тухлой рыбой.

Фактически пропиламин и триметиламин могут, без преувеличения, носить титул принцев вонищи, и я это точно знаю.

Поскольку мать природа дала нам так много способов воспроизведения этих дурнопахнущих чудес, я знаю, что она любит хорошую вонь так же сильно, как и я. Я с любовью вспоминала тот раз, когда получила триметиламин (для очередной безвредной проказы в отряде девочек-скаутов), выделив его с помощью соды из целой корзины гусиных лапок (Chenopodium olidum), ужасно пахнущего растения, в изобилии произрастающего на Трафальгарской лужайке.

Что снова привело меня к Бруки Хейрвуду.

Одно, в чем я была вполне уверена, так это вот в чем: что загадка смерти Бруки будет решена не камерами, записными книжками и рулетками у фонтана Посейдона, а скорее в химической лаборатории.

И сделать это должна буду я.

Я продолжала думать о загадках, пока съезжала по перилам в вестибюль. Детские стишки-загадки были такой же частью моего детства, как и любого другого.

Thirty wild horses upon a red hill

Now they tramp, now they champ

Now they stand still.[40]

«Зубы!» — бывало, кричала я, потому что Даффи мухлевала и шептала ответ мне на ухо.

Это, разумеется, происходило в те времена, когда мои сестры еще не начали меня ненавидеть.

Позже был более мрачный стишок:

One's joy, two's grief,

Three's marriage, four' a death.[41]

Ответом была «сорока». Мы видели, как четыре птицы уселись на крышу во время пикника на лужайке, и сестры заставили меня выучить эти строчки наизусть перед тем, как подпустили меня к моей порции клубники.

Тогда я еще не знала, что такое смерть, но от этого стишка у меня появились ночные кошмары. Полагаю, что именно эти короткие строки, которые я выучила в раннем детстве, приучили меня разгадывать загадки. Недавно я пришла к выводу, что детские стишки-загадки — базовая форма детективной истории. Это тайна, избавленная от всего, за исключением существенных фактов. Возьмите вот эту, например:

As I was going to St. Ives,

I met a man with seven wives.

Each wife has seven sacks

Each sack has seven cats

Each cat has seven kits.

Kits, cats, sacks, wives

How many were going to St. Ives?[42]

Обычный ответ был, разумеется, «один». Но когда ты начинаешь думать об этом, понимаешь, что здесь кроется что-то намного большее. Если, например, случится так, что рассказчик стихотворения обгонит человека со странствующим зверинцем, действительное количество — включая мешки — достигнет почти трех тысяч!

Все зависит от того, как вы смотрите на вещи.

Миссис Мюллет пила чай у окна. Я угостилась стимулирующим пищеварение печеньем.

— Хромцы, — приступила я, нырнув с головой. — Вы сказали, что они пустят мою кровь на колбасу. Почему?

— Держитесь от них подальше, мисс, я вам уже говорила.

— Я думала, что они исчезли?

— Они ничем не отличаются от других людей. Так что их не узнаешь, если кто-то не скажет.

— Но как я могу держаться от них подальше, если я не знаю, кто они?