Алан Брэдли - Алан Брэдли (2011)

Из буфета я достала маленькую деревянную коробочку, на боку которой дядя Тар написал карандашом слово «платина», и сдвинула крышку. Внутри лежала примерно дюжина пластинок серебристо-серого металла размером не больше ногтя. Я выбрала кусочек, весивший примерно четверть унции.

Когда королевская вода достигла нужной температуры, я взяла кусочек платины щипцами и поднесла к горлышку пробирки. Если не считать шипение газа, в лаборатории было так тихо, что я действительно услышала едва уловимый хлопок, уронив платину в жидкость.

Секунду ничего не происходило.

Но теперь жидкость в пробирке была темно-красной.

И тут платина начала корчиться.

Вот эту часть я любила больше всего!

Как будто в агонии, кусочек металла полз к стеклянной стенке пробирки, пытаясь сбежать от пожирающих его кислот.

И вдруг — пуфф! Платина исчезла.

Я почти слышала, как королевская вода облизывается: «Еще, пожалуйста!»

Не то чтобы платина вступила в нечестную схватку, на самом деле все честно. Важный момент, напомнила я себе, состоит в том, что платину не может растворить ни одна кислота!

Нет, платину не растворит одна только азотная кислота, и она просто весело рассмеется в лицо соляной. Только в сочетании они могут одолеть платину.

В этом заключался урок — точнее, даже два урока.

Первый: я — это платина. Нужен не один противник, чтобы одолеть Флавию Сабину де Люс.

Что осталось в пробирке — это дихлорид платины, который сам по себе будет полезен для опытов, для какого-нибудь будущего эксперимента, возможно, для определения наличия никотина или калия. Более важен тот факт, что, хотя кусочек платины исчез, образовалось что-то новое — нечто с совершенно новым комплексом свойств.

И затем, довольно неожиданно, я поймала отражение своего лица в стекле. С широко открытыми глазами я наблюдала за тем, как мутноватая жидкость в пробирке, неуклюже подрагивая, приобрела болезненно-желтоватый оттенок плавающих туманов в хрустальном шаре цыганки.

Я поняла, что мне надо делать.

— Ага! Флавия! — сказал викарий. — Нам не хватало тебя в церкви в воскресенье.

— Извините, викарий, — ответила я. — Боюсь, я переутомилась в субботу, праздник и так далее.

Поскольку добрые дела в общем-то не требуют афиширования, я не посчитала необходимым упомянуть мою помощь Фенелле. И, как оказалось, я была права, придержав язык, потому что викарий быстро сам переключился на эту тему.

— Да, — сказал он. — Твой отец говорит, что тебе разрешили провести воскресенье в роскошном безделье. Правда, Флавия, с твоей стороны было очень мило сыграть роль доброй самаритянки, так сказать. Очень мило.

— Не стоит упоминания, — изобразила я подобающую скромность. — Я была счастлива помочь.

Викарий распрямился и потянулся. Он подрезал кухонными ножницами пучки травы, росшей вокруг деревянного указателя на Святого Танкреда.

— Божья работа принимает много странных форм, — сказал он, увидев, что я усмехаюсь при виде его занятия. — Я навещал бедную душу в больнице, — продолжил он, — сразу после утренней молитвы.

— Вы с ней говорили? — изумилась я.

— О боже, нет. Ничего подобного. Уверен, она даже не осознавала мое присутствие. Сестра Дугган сказала мне, что она еще не пришла в сознание — цыганка, разумеется, не сестра Дугган, и что она — цыганка имею в виду, провела беспокойную ночь, то и дело вскрикивая о чем-то спрятанном. Бредила, конечно.

О чем-то спрятанном? Что могла иметь в виду Фенелла?

Это правда, она упомянула о женщине, которой предсказывала будущее передо мной, о том, что в ее прошлом что-то спрятано, но об этом ли речь? Надо попытаться выяснить.