Ничего не говори - Брэд Паркс (2019)

Идея стать судьей принадлежала ему. В Норфолке, на востоке Вирджинии, как раз была свободная должность. Я, мягко говоря, был не совсем типичным кандидатом. В истории еще не было случая, чтобы рядового сотрудника Сената назначили федеральным судьей, тем более что в залах судебных заседаний я появлялся нечасто, с тех пор как ушел из Апелляционного суда четвертого округа, куда устроился работать сразу по окончании юридического факультета. Но связи в Сенате и известная доля благосклонности к жертве вооруженного нападения обеспечили мне 88 голосов «за» при отсутствии голосов «против».

Двенадцать сенаторов, выступавшие против моей кандидатуры, побоялись выступить открыто и проголосовать против. Вместо этого они из мстительности стали копать под законопроект, который чуть было не стоил мне жизни.

С тех пор нас с Блейком связывает тесная дружба. День, когда мы оба оказались на грани жизни и смерти, сблизил нас, будто ветеранов боевых действий. К тому же нам нравилось болтать о политике, политиках и слухах, неизменно циркулирующих в Сенате.

Сначала я подумал было перенаправить звонок на голосовую почту. Но привычка в любых обстоятельствах отвечать на звонки сенатора Франклина укоренилась так глубоко, что избавиться от нее было бы непросто.

– Привет, Блейк.

– Доброе утро, судья, – ответил он со своим тягучим южным акцентом, который в течение многих лет зарабатывал для него дополнительные голоса в западной и южной частях штата, – занят?

– Нет, просто еду в машине. Как дела? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал небрежно.

– Ничего, вот на днях пресс-секретарь устроил мне беседу с корреспондентом «Уолл стрит джорнал».

– О твоей кампании? – Блейк баллотировался на следующий срок, и избирательная гонка была в самом разгаре.

– Нет, дорогой мой, о тебе, – сказал он. – Говорят, тебе досталось крупное дело о веществах?

Вся моя выдержка ушла на то, чтобы не потерять управление. Корреспондент «Уолл стрит джорнал» позвонил сенатору, чтобы поговорить о деле Скаврона? Может, я что-то упускаю? Что такого в Рэйшоне Скавроне могло привлечь к себе внимание одной из влиятельнейших американских газет?

– Да? – осторожно ответил я. – И что ты им сказал?

– Как обычно: что ты нам всем рассылал детскую порнографию в виде рождественских открыток, но мы всегда тебя прощали, понимая, что это просто побочный эффект героина.

Да, это был не тот сенатор Франклин, каким привыкли видеть его избиратели. В обычной ситуации я бы парировал такой же рискованной шуткой, но сейчас мне было не до того.

– Надеюсь, они еще не пронюхали о том, какие взятки ты берешь, ведь…

Сенатор осекся, удивившись, что я не подыгрываю, как обычно, и спросил:

– Эй, старина… с тобой все в порядке?

Мне казалось, что я вот-вот разрыдаюсь. Блейк это умел, у него было удивительное чутье. Он мог быть неутомимым деспотом, требовать все больше и больше, но всегда останавливался ровно в тот момент, когда ты вот-вот готов был сорваться. Тогда он щелкал выключателем и внезапно начинал вести себя так, будто единственной его заботой в этом мире было твое личное благополучие.

Мне, конечно, хотелось открыться и излить ему душу, как я неоднократно делал раньше. Мои родители умерли с разницей в один год – им было за шестьдесят, а мне около тридцати. В то время Блейк бережно опекал меня, помогая пережить горе, и если кто-то и мог заменить мне отца, так это он.

Но я упорно сопротивлялся всепоглощающему желанию разделить с ним груз свалившейся на меня беды.

– Да-да, извини, все хорошо, – сказал я, – это просто запутанное дело.

– Я бы сказал, что понимаю, но на самом деле никогда не понимал. Я бы не смог действовать в одиночку, как ты. Когда знаешь, что в случае неудачи ответственность с тобой разделят как минимум человек пятьдесят, решения принимать куда легче.

– Это правда. Спасибо, – сказал я.

А потом, чтобы сменить тему, добавил:

– Как семья?