Наверное, большинство мужчин такие, как я. Мы боимся открыть свое сердце, коснуться нежной женской щеки и поныть всласть. Довериться женщине или показать свою слабость. Боимся стать уязвимыми, жалкими, зависимыми. Хорохоримся, пытаемся казаться героями, не понимая — истинное счастье — знать, что ты нужен, такой, как есть — сильный, надежный, неуверенный и слабый. Разный.

У Лизы уютный шоурум на проспекте Шолохова — Grape fasion. Я ведь тысячу раз проезжал мимо! А говорят чудес не бывает... Но потом я вспоминаю, как судьба познакомила нас, за тысячи километров отсюда, и сомнения отступают.

— Привет. — Касаюсь нежной, порозовевшей щеки Лизы, не обращая внимания на любопытные взгляды продавщиц.

— Здравствуй.

— У тебя… мило. Стильно, выдержанно, это просто…

— Спасибо, Егор. Последнее время мне приходится часто выслушивать похвалу моему вкусу от… разных людей. — Смущается Лиза и краснеет еще больше. От ее реакции в душе расползается сладкое, как кондитерский крем, удовлетворение. Кажется, она замечает мою довольную улыбочку и опускает глаза, не в силах выдержать лапающий, бессовестный взгляд.

— Лиза, я хочу познакомить тебя со своей семьей — мамой и дочерью. Тебя и Данила. Надеюсь, ты не против?

— Нет.

— Отлично. Завтра заеду за тобой в семь.

А теперь ее очередь улыбаться, а моя — таять от ее счастливой улыбки…‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30

Лиза

— Елизавета Андреевна, кто этот мужчина? Он наш новый поставщик тканей или чей-то муж? Или он ваш знакомый?

Едва за Егором закрывается дверь, на меня обрушивается пулеметная очередь вопросов Ксюши. Ее возбужденно хлопающие глазки проделывают в моей груди дыру, а пальчики, словно против воли, поглаживают нежно-голубой бархат обивки кресла. Гладят, ласкают…

— Ксюша! — взмаливаюсь я, желая прекратить недвусмысленное поглаживание ни в чем не повинной мебели. — Это… это просто знакомый.

— А ваш румянец говорит об обратном. — Подозрительно прищуривается Ксюша и упирает руки в тощие бока. — Коллектив о чем-то не знает?

Эх, девчонки! Лучше бы они с таким энтузиазмом продавали платья клиенткам! Похоже, я недооценивала их настойчивость, граничащую со шпионской хитростью.

— Не знает. Я беременна, а Егор отец моего ребенка.

Что тут начинается! Ксюша визжит и топает, а потом лезет ко мне с «обнимашками». Светлана Павловна — директор магазина смахивает скупую слезу и чопорно желает мне счастья и здоровья. (Теперь понимаю, почему девчонки прозвали ее Надеждой Константиновной Крупской).

— Лизочка Андреевна, давайте это дело отпразднуем? Сгонять за шампусиком? — пищит Ксюша. — Заодно и новую коллекцию отметим.

— Вам бы только бездельничать, — включаю строгую начальницу. — Ткани не пришли, а я отрисовала половину, а…

— Успокойтесь, пожалуйста, — Светлана Павловна изящно взмахивает руками и поправляет очки и воротничок кружевной блузки. — Вам нужен поко-ой, Елизавета Андреевна. Успеем все сделать, не волнуйтесь. Как же мы за вас рады. — Улыбается она, одаривая меня по-матерински заботливым взглядом.

Ну что с ними делать? Задобрили меня, наговорили комплиментов и ласковых слов, а я и растаяла… Не проходит и десяти минут, на моем столе красуется натюрморт из фруктов, полезных сладостей и шампанского. Девчонки болтают и смеются, хитростью стремятся выпытать у меня подробности романа с «красивым и видным мужчиной», а я маскирую улыбкой расползающееся, как кислота, волнение. Скажите, смешно? Взрослая женщина боится встречи с мамой… любимого мужчины. Черт, я точно так сказала? Светлана знает меня достаточно долго, чтобы увидеть затаенную в моих глазах грусть. Она пытает меня сочувственным взглядом, а когда Ксюша отлучается в дамскую комнату, накрывает мою ладонь своей и мягко ее сжимает.

— Лиза, ну что случилось?