Перед падением - Ной Хоули (2017)

Скотт чувствует приступ тошноты — кажется, он только сейчас понимает, что только чудом остался в живых. В голову ему внезапно приходит странная мысль. Если авиакатастрофа не была нечастным случаем, значит, кто-то хотел его убить. Тогда дело не в руке судьбы, а в том, что он и мальчик стали жертвами нападения.

— Я поднялся на борт самолета и сел в кресло, — заговорил Скотт. — Она принесла мне бокал вина — Эмма, стюардесса. Я сказал — спасибо, не нужно, и попросил воды. Сара, жена банкира, все время болтала мне в ухо о том, как они с дочерью ходили на Биеннале Уитни. По телевизору показывали бейсбол. Мужчины — Дэвид и банкир — смотрели матч. Я держал на коленях свою сумку. Стюардесса хотела забрать ее, но я почему-то не отдал. А когда нас начали буксировать, стал в ней рыться. Не знаю, почему. Наверное, чтобы чем-то себя занять. Нервы.

— И почему же вы нервничали? — спрашивает О’Брайен.

Скотт задумывается.

— Это была очень важная для меня поездка. Из-за того, что чуть не опоздал на самолет — часть пути пришлось бежать — я был немного не в своей тарелке. Сейчас все, что волновало меня тогда, кажется просто смешным. Встречи с агентами, визиты в галереи. В сумке были слайды всех моих работ, и я после вынужденной пробежки хотел убедиться, что все они на месте. Не знаю, почему у меня возникло такое желание.

Опустив глаза, Скотт какое-то время молча смотрит на свои руки, а затем продолжает:

— Я сидел в кресле у окна и смотрел на крыло. Сначала мы летели в тумане, но потом туман рассеялся. А может, мы просто поднялись над ним. Было уже совсем темно, наступила ночь. Я посмотрел на Мэгги, и она улыбнулась мне. Рэйчел сидела рядом с ней в наушниках и слушала музыку, а мальчик спал, укрытый одеялом. Опять-таки не знаю, почему, но я решил, что Мэгги будет приятно, если я сделаю набросок портрета ее дочери. Поэтому я вынул блокнот и стал рисовать.

Скотт вспоминает задумчивое выражение лица Рэйчел и странную, недетскую печаль в ее взгляде. Потом на память приходит момент, когда она с матерью приходила к нему домой, чтобы посмотреть картины, висящие в сарае, — угловатая девочка с великолепными волосами.

— Когда мы набирали высоту, — продолжает Скотт, — самолет пару раз тряхнуло, но не слишком сильно, так что никто не обратил на это особого внимания. Охранник сидел впереди рядом со стюардессой на откидном кресле. Но как только погасло табло, он встал.

— И что же было дальше?

— Ничего. Он просто стоял — и все.

— Просто стоял? И ничего больше?

— Ну да.

— А вы рисовали?

— Да.

— А потом?

Скотт качает головой. Он помнит, как внезапно выронил карандаш и нагнулся, чтобы его поднять, но тот покатился по полу. Однако то, что произошло перед этим, не сохранилось в его памяти. В самолете человеку кажется, что он сидит перпендикулярно поверхности земли или почти так, даже когда воздушное судно дает крен. И только выглянув в окно, он понимает, что пилот заложил вираж.

Самолет резко накренился. Карандаш упал на пол. Скотт расстегнул ремень безопасности и потянулся за ним, но карандаш покатился по полу, словно мяч с крутого склона. Затем Скотт выпал из кресла и ударился обо что-то головой.

— Я не знаю.

Скотт смотрит на Франклина, а тот, в свою очередь, на О’Брайена.

— У меня вопрос, — говорит Гэс. — Не про катастрофу. Про ваши картины.

— Ладно.

— Кто та женщина?

— Какая женщина? — недоумевает Скотт.

— Я заметил, что на всех картинах присутствует женщина, причем, кажется, одна и та же. Кто она?

Скотт медленно выдыхает и смотрит на Элеонору. Ее взгляд устремлен на него.

— У меня была сестра, — отвечает он. — Она утонула. Когда мне было… когда ей было шестнадцать лет. Решила ночью искупаться с другими подростками в озере Мичиган — обычная детская глупость.

— Извините.

— Ничего.