Перед падением - Ной Хоули (2017)

Проехав в сторону окраины три остановки, Скотт выходит из вагона и садится в автобус, идущий в обратном направлении. Он чувствует, что оказался в совсем другом мире, полном подозрительности и недоверия. Здесь нет времени для абстрактных мыслей. Быть художником означает жить в реальности и в то же время вне ее. Там, где инженер видит форму и функцию, художник видит нечто совершенно другое. Для инженера тостер — это электромеханическое устройство, подвергающее кусочки хлеба тепловой обработке. А для художника это аппарат, создающий, по крайней мере, иллюзию домашнего уюта и комфорта. Если же попытаться представить тостер в виде живого существа, скажем, человека, то это будет пожиратель хлеба. Раз за разом он открывает рот, в который вставляются все новые и новые хлебные ломти. Бедный, бедный мистер Тостер. Его проблема в том, что он никогда не сможет насытиться.

На ланч Скотт съедает тарелку овсянки. Он все еще во взятом напрокат черном костюме, узел его галстука по-прежнему скособочен. Скотту почему-то кажется, что, переодевшись сразу же после возвращения с похорон, он проявит неуважение к погребенной. О смерти нельзя забывать так легко и быстро. Поэтому он садится за стол и поглощает кашу, одетый как владелец бюро ритуальных услуг.

Он стоит у раковины, моет тарелку и ложку, когда входная дверь в апартаменты с шумом открывается. Скотт знает, что это Лейла — о том говорит стук каблуков и запах дорогих духов.

— Вы одеты? — громко спрашивает она, подходя к двери кухни.

Скотт ставит тарелку в сушилку.

— Да, все в порядке, — отвечает он. — Знаете, я все время думаю, зачем вы держите здесь столько посуды и других вещей. Ковбои путешествовали по стране, имея при себе всего одну тарелку, ложку и вилку.

— Вы хотите сказать, что вы ковбой?

Скотт возвращается в гостиную и садится на диван. Лейла приподнимает покрывало с крышки бара и наливает себе что-то в стакан.

— Вы что, стараетесь держать спиртное в тепле, или…

— Я алкоголик, — говорит Скотт. — Во всяком случае, мне так кажется.

Лейла отхлебывает глоток напитка.

— Вот как. Вам так кажется.

— Думаю, что не ошибаюсь. Во всяком случае, если я начинаю пить, то остановиться уже не могу.

— Мой отец — самый богатый алкоголик на планете. Журнал «Форбс» как-то опубликовал статью про то, что он, должно быть, за год выпивает элитного спиртного на триста тысяч долларов.

— Это достойно того, чтобы отметить на надгробной плите.

Лейла улыбается и, сбросив туфли, садится на диван, поджав одну ногу под себя.

— Вы надели костюм Сержа, — говорит она.

— Извините.

Скотт инстинктивно хватается за галстук.

— Ничего страшного. Он сейчас, кажется, в Румынии — в поисках своего следующего эпического траха.

Скотт смотрит на ее стакан. Лейла пьет шотландский виски. По окну стекают струи дождя.

— Однажды я съел грушу в пустыне штата Аризона, — говорит он. — Это оказалось лучше, чем любой секс, который у меня когда-либо был.

— Будьте осторожны, — предупреждает Лейла. — Я могу воспринять это как вызов.

После того как она уходит, Скотт несет ее стакан в кухню и моет, пустив воду сильной струей. В стакане еще остается немного виски, и, прежде чем вылить его в раковину, Скотт вдыхает знакомый запах. «Наша жизнь полна соблазнов», — думает он и ставит вымытый стакан вверх дном в сушилку.

Затем Скотт отправляется в спальню и, не снимая костюма, ложится на кровать. Он пытается представить, что такое быть мертвым. Ему это не удается, и тогда он выключает свет. Капли дождя барабанят по оконному стеклу и подоконнику. Скотт смотрит на потолок. Белый интерьер апартаментов напоминает ему нетронутый холст. Словно тот, кто попадает сюда, должен за время своего пребывания в этой странной квартире решить, как ему жить дальше.

«Интересно, какие картины я теперь буду рисовать», — думает Скотт.

Нити и следы