Ночной поезд - Эмили Барр (2017)

Я также рассказала Рэйчел о случае с Оливией, когда прочла пришедшее от нее электронное письмо с одним-единственным словом: «Извини», – которое, вероятно, так трудно ей далось. Читая его, я улыбалась, понимая, что все это меня больше не волнует, поэтому я рассказала обо всем Рэйчел, и мы с ней вместе посмеялись. Пока я лежу на пляже, а Рэйчел плавает в море, я опишу этот эпизод, чтобы доказать, что мне теперь все равно.

Я встречалась с Олли почти два года, с конца моего первого года в университете. Он был мистер Благоразумие. Мальчик из частной закрытой школы, с безупречными манерами. Я ему нравилась, потому что очень ему подходила – девочка, получившая частное образование, без явных авантюристических наклонностей. Мы представляли собой красивую пару. Олли был, конечно, выше и шире меня, регбист с румяным лицом и слегка консервативными манерами, свидетельствовавшими о том, что в сорок шесть лет он будет чувствовать себя довольным всем на свете.

Так что мы неумолимо двигались к скучному будущему. Нам предстояло обручиться (для этого, я знаю, он бы попросил разрешения у моего отца), а затем совершился бы церковный обряд бракосочетания. Я была бы в белом, и папа вел бы меня к алтарю, и Оливия сердито сверкала бы глазами в неприглядном платье подружки невесты, которое я вынудила бы ее надеть ради забавы. Потом у нас родилось бы двое детей, мальчик и девочка, и Олли делал бы карьеру в Сити, а я бы работала неполный рабочий день и командовала няней.

И в какой-то момент я бы сорвалась и совершила что-нибудь безумное – это уж, блин, как пить дать.

Ну так вот. Я думала, что все у нас шло вполне счастливо, дважды в неделю мы занимались дежурным сексом и ходили в бары в Фулеме, всегда переполненные людьми вроде нас. Мы досрочно стали людьми среднего возраста, но нам казалось, что это-то и здорово. Мы чувствовали себя совершенно взрослыми.

А затем однажды, когда я была в Блумсбери[64] и шла через Тависток-сквер, я поддалась внезапному порыву великодушия и решила зайти в студенческую лачугу Оливии, поздороваться. Она жила в квартире, находившейся в подвале одного из рассыпающихся таунхаусов. Квартира включала шесть крохотных спален на двух этажах с миниатюрной ванной на каждом этаже и с кухней в коридоре у лестницы, и бетонный пятачок «садика». Все равно ее местоположение, среди дешевых отелей на Тависток-плейс, было изумительным. Оливия уверяла, что всегда будет жить в центре Лондона. Это одно из бунтарских проявлений девчонки, выросшей в предместье.

Дверь открыла одна из ее соседок по квартире. Это была светловолосая толстая девица в очках, всегда собиравшая волосы в пучок, который на протяжении дня постепенно рассыпался, прядь за прядью. Как только я увидела ошеломленное выражение на лице Толстухи, я поняла, что Оливия затевает что-то недоброе.

– Привет, – сказала я. – Оливия дома?

Чувствовалось, как лихорадочно крутятся шестеренки в ее мозгу.

– М-м, – отозвалась она. – Нет! Ее нет. Извините. Передать, чтобы она вам позвонила?

Я была заинтригована, поэтому скользнула мимо нее в грязный коридор. Там пахло карри, прокисшим алкоголем и немытыми ванными комнатами. Толстуха пыталась меня остановить, поэтому я прибавила шагу, прошла мимо ванной комнаты (оттуда вышел мужик в полотенце и вытаращил на меня глаза), постаралась не смотреть на состояние маленького стола на верхней площадке лестницы и на тарелки, нагроможденные в раковине, и ринулась вниз по ступенькам в подвальный уровень.

Комната Оливии была последней, прямо под лестницей, и у двери, которая вела во внутренний двор, Толстуха в отчаянии завопила: «Оливия! Лара пришла!»

Послышалась возня. Шепот. Паническое шарканье и бормотание. Но даже и тогда я ни о чем не догадалась, даже на полсекунды. Если бы я не увидела все своими глазами, то до сих пор бы не верила.