Ночной поезд - Эмили Барр (2017)

И никто, даже мама, не знал, что много лет назад я в одиночку выручила из беды его бизнес. Мы никогда не говорили об этом. Отец так мне за это и не отплатил. И никто, даже он, не знал, что если бы я его не выручила, то не чувствовала бы сейчас беспокойство всякий раз, когда мне кажется, что кто-то наблюдает за мной. Папа никогда не спрашивал, откуда появились деньги; я же всегда предполагала, что его интуиция подсказала ему, что лучше этого не знать.

Я всегда сознавала, что когда-нибудь возмездие меня настигнет.

Посмотрев на сидящую напротив меня Оливию, на ее капризные губы и надутое лицо, я почувствовала, будто мне снова четырнадцать лет.

В тот день я, как всегда, вернулась из школы домой. Я никогда нигде не задерживалась, а благоразумно шла домой со своими благоразумными подругами, потому что, хотя папа был на работе, именно такого поведения он от меня ожидал. Подойдя к дому, я обошла его вокруг и вошла внутрь, по обыкновению через заднюю дверь.

– Я пришла, – крикнула я и поставила на огонь чайник, собираясь, как примерная девочка, организовать чаепитие. Достала кружку и жестянку с чайными пакетиками. – Ты хочешь чашку чаю? – предложила я.

– Да, пожалуйста, – раздался откуда-то мамин голос. Мы жили в Бромли[25], в доме, где по-прежнему живут мои родители, в уродливой постройке Эдвардианской эпохи[26]. Снаружи он выглядел небольшим, но внутри был странно огромным. Я сделала нам обеим чай и отнесла свою кружку на кухонный стол, где начала делать домашнее задание.

– Чай в кухне! – крикнула я. – Принести его тебе?

– Нет, дорогая. Я сейчас спущусь.

Оливия права: я, вероятно, была невыносимой. Я так отчаянно жаждала непрестанного одобрения, что никогда не рисковала совершить какое-нибудь прегрешение.

Мама спустилась, улыбнулась мне смутной улыбкой и взяла свою чашку.

– Все в порядке? – спросила она.

– Все прекрасно, – заверила я ее.

– Твоя сестра не появлялась?

Родители называют Оливию «моей сестрой», когда говорят о ней со мной. Однажды она сказала, что они просто не могут вынести ощущения близости от произнесения того самого имени, которое ей дали. Возможно, она права.

– Нет. Я ее не видела.

Я была двумя классами ее старше. Наши пути редко пересекались, а когда это все-таки происходило, мы тщательно игнорировали друг друга. Оливия обычно обреталась на задворках школьного участка, куря с друзьями. Меня, вероятнее всего, можно было найти в библиотеке.

– Лишь бы она явилась к пяти. Твой отец позвонил и сказал, что сегодня возвращается рано.

Мы обе посмотрели на большие часы, что висели посредине стены. Было четверть пятого. Никто из нас ничего не сказал.

Отцовский ключ повернулся в парадной двери без трех минут пять. Я еще делала домашнее задание, сидя с прямой спиной за столом в столовой, как пай-девочка, но мыслями была далеко. Я начала беспокоиться – не только по поводу отцовской ярости и ее последствий, но и о безопасности Оливии.

Он вошел, улыбаясь. В тот период ему было за сорок. И он был высок и силен, в расцвете лет. Даже легкая полнота его не портила.

Отец поцеловал меня в макушку.

– Делаешь домашнее задание? Умница. Что за тема? Не может ли твой старый папка тебе помочь?

Мы некоторое время обсуждали деление в столбик, потом он посмотрел на потолок, словно сквозь него мог увидеть, что происходит на втором этаже, и спросил:

– А где твоя своенравная сестра?

Оливии было всего двенадцать лет. Ей запрещалось чем-то заниматься после школы, кроме как идти прямо домой.

– Я точно не знаю. – Я не осмеливалась пытаться соврать ради нее.

– Она не дома?

– М-м. Не уверена. Не думаю.

– Виктория! – Викторией зовут мою маму. Это имя ей подходит. Ей требуется полное, несокращенное имя. Как и ее тезка, она редко бывает веселой.