Дом близнецов - Анатолий Королев (2016)

— А вот ты, дорогой мой ангел, — обратился князь с укором к Фарро, — опять меня огорчил. К чему проводить параллель между падением птичьего дерьма в кофе с падением Имени Бога в даль сотворения мира? Что ж, ты будешь примерно наказан. К роялю, мой ангел, к роялю!

Ага, подумал Валентин, этим привычным наказанием здесь обычно завершается первая половина застолья. Поведение певца послужило подтверждением этой догадки. Князь еще только начал свой спич о параллелях, как наш вдохновенный Бетховен уже зачесывал пятерней непокорные волосы. Потом встал, сонный и вялый, прошел к роялю, положил пухлую руку на край инструмента, достал из кармана белоснежный платок (маска листала ноты, а Магда принялась поклевывать пальцами клавиши), откинул назад свою исполинскую голову с львиной гривой и, содрогаясь туловищем, где на груди пульсировал ком, словно там прятался львенок, запел. Бог мой, он запел на немецком двумя голосами — тенор и меццо-сопрано — дуэт из великой оперы Глюка «Орфей и Эвридика», тот страшный финал третьего акта, где Орфей уже вывел из ада любимую, но оглянулся от ее печальных упреков: «О, почему на нее не смотрит Орфей, разлюбил?» О ужас, оглянулся, нарушив запрет Зевса, и любимая тут же упала замертво. Обливаясь слезами, Орфей скорбит над ее мертвым телом. В той точке, когда Эвридика смолкла, пение достигло кипящей трагической выси. Луна, как и вчера, подкараулила кульминацию и театрально выкатилась за идеальным огромным стеклом в прогалину между кронами сосен и пиками елей, озарив муки Орфея мертвенным светом ада. Выхватив картонный кинжал, чтобы покончить с собой, простирая руки к луне, упав на колени, сотрясаясь, как вулкан скорби, Фарро пел обо всех нас, кто родился на этой земле, обо всех обреченных терять своих Эвридик, обо всех, кто неизбежно спустится в ад и не сможет оглянуться на крик: оглянись! Голос певца обвивал окаменевших гостей кольцами той силы, с какой змей, плеснув с волною на берег, окольцевал детей Лаокоона. Князь не смог скрыть своих слез и закрыл руками лицо, двойняшки были бледны, гости из Хайфы, вскочив со своих мест, закрыв глаза от напора эмоций, отрешенно раскачивались перед плачем Орфея, как перед стеной Плача в Иерусалиме… «Шхина!» — восклицал хасид, и обнимал окаменевшего от потрясения друга. «Шхина», — кивал тот в ответ, что значит: «Здесь, сейчас к нам присоседилось всепроникающее присутствие Бога, его слышащий взгляд».

Еще секунда — и кинжал вонзится в горло певца, но чу… слышен летящий голос Амура (сопрано), голос, звучащий ликованием вести: боги прощают певца и возвращают его любимую Эвридику к жизни! Исторгнув начало арии Купидона третьим голосом и, оборвав его на ликующей точке, Фаринелли вытер платком взмокший лоб, раскланялся на овации и отрешенно вернулся за стол, рухнув всей тушей на стул. Стул застонал от тяжести.

И опять Валентин с легкой ненавистью пожирал глазами певца, который, спустившись с трагической высоты, где только-только парил вместе с голосом под самыми звездами, плотоядно рыскал рукой по скатерти в поисках зубочистки…

Князь промокнул слезы и дал сигнал накрывать.

Повар объявил, что сегодняшний ужин повторяет ужин, данный господином Жискар д‘Эстеном, президентом Франции, и его супругой в честь господина Феликса Уфуэ-Буаньи, президента Республики Берег Слоновой Кости и его супруги, устроенный в Елисейском дворце в понедельник 3 мая 1976 года.

К ужину были поданы: консоме из домашней птицы по-старинному, морской язык в слоеном тесте «Лавальер», фаршированная пулярка по-гатинезски, рагу из весенних овощей, салат из сердцевин салата-латука с зеленью. На десерт сыр и Ардешский пышный бисквит с соусом пралине. Плюс вина: Мерсо Гут д’Ор 1971 года, Шато Тальбо, 1964, и шампанское Редерер, 1969.

В разгар ужина Герда сделала вид, что уронила вилку, бессовестно полезла под скатерть и под столом пребольно ущипнула Валентина за икру. От щипка он чуть не вскрикнул.