Дочь палача - Оливер Пётч (2014)

Он мягко ее встряхнул, знахарка выслушала его со слезами на глазах и кивнула. Куизль почти вплотную склонился к ее лицу, так, чтобы стражники не могли его слышать.

— Только не признавайся, Марта. Если ты признаешься, то все пропало. — Якоб взял ее исхудалое, бледное лицо в свои ладони. — Слышишь меня? — спросил он еще раз. — Не признавайся…

Знахарка снова кивнула. Палач подтолкнул ее, и они стали спускаться в камеру пыток.

Когда по лестнице прошлепали босые ноги Штехлин, все свидетели разом повернулись в ее сторону. Разговоры смолкли. Представление начиналось.

Два стражника усадили обвиняемую на стул посреди комнаты и связали пеньковой веревкой. Марта переводила боязливый взгляд с одного советника на другого и наконец уставилась на Якоба Шреефогля. Даже со своего места за столом он видел, как лихорадочно поднималась и опускалась грудь знахарки — словно у смертельно напуганного птенца.

— В прошлый раз нам пришлось прерваться, — начал допрос Иоганн Лехнер. — Поэтому мне бы хотелось начать все сначала.

Он развернул перед собой пергамент и обмакнул перо в чернильницу.

— Пункт первый, — провозгласил он. — Есть ли у обвиняемой ведьмовские отметины, могущие служить доказательством?

Пекарь Бертхольд облизнул губы, глядя, как стражники через голову стянули с Марты коричневую власяницу.

— Чтобы избежать споров, как в прошлый раз, теперь я сам ее осмотрю, — сказал Лехнер.

Он изучал тело знахарки сантиметр за сантиметром, проверил подмышки, ягодицы и между бедер. Марта сидела с закрытыми глазами. Она не издала ни звука, даже когда секретарь провел тонкими пальцами у нее в промежности. Наконец он закончил осмотр.

— Отметина на лопатке вызывает у меня больше всего подозрений. Нужно ее проверить. Палач, иглу!

Куизль протянул ему иглу длиной в палец. Секретарь решительно воткнул ее глубоко в лопатку. Марта закричала так пронзительно, что Куизль содрогнулся. Начало положено, и он не мог ничего поделать.

Лехнер с интересом разглядывал укол и наконец довольно улыбнулся.

— Как я и предполагал, — сказал он, возвращаясь к столу и снова усаживаясь за пергамент. Диктуя вслух, он принялся записывать. — Обвиняемая раздета. Мною лично воткнута игла. Из проколотого места кровь не потекла…

— Но это ничего не доказывает! — перебил его Шреефогль. — Каждый ребенок знает, что над плечевыми костями кровь почти не течет. Кроме того…

— Свидетель Шреефогль, — прервал его Лехнер. — Вы не обратили внимания, что эта отметина находится на том же самом месте, где у детей был нарисован знак? И что она, хоть не полностью, но очень похожа на него?

Шреефогль покачал головой.

— Родимое пятно, не более. Княжеский управляющий этого просто так не оставит, вам это никогда с рук не сойдет!

— Что ж, мы еще не закончили, — сказал Лехнер. — Палач, тиски. В этот раз попробуем другую руку.

Крики Марты Штехлин разносились по городу через меленькое окошко в тюрьме. Те, кто находился поблизости, прекращали на время работу, крестились или произносили короткую молитву. А потом возвращались к своим делам.

Горожане были уверены: ведьма несет заслуженное наказание. Пока она еще упирается, но совсем скоро выложит благородным свидетелям все о своих деяниях, и потом, наконец, наступит мир. Она признает свою связь с дьяволом и то, что по ночам они вместе пили кровь невинных детей и пометили их сатанинскими знаками. Она расскажет, как устраивала развратные танцы, целовала нечистого в зад и исполняла его волю. Расскажет о других ведьмах, которые летали с ней на метлах, поднятых в воздух вонючей мазью, которой они смазывали себе промежность. Похотливые женщины, все до одной! При таких примерно мыслях у кого-то из порядочных горожан рот наполнялся слюной. А горожанки уже строили догадки, кто принадлежал к числу тех ведьм: соседка, однажды косо на них посмотревшая; нищенка с Монетной улицы; служанка, соблазнявшая благочестивых мужей…