Милое дитя - Роми Хаусманн (2021)

– Фрау Бек, – произносит коллега Герда. – Мы начали расследование. Надеюсь, вы понимаете, что мы не можем предоставить вам такие сведения.

– Потому что теперь это не наше дело, Карин, – перевожу я. – Это не наша дочь, поэтому им нельзя нам говорить.

– Коллега Гизнер хочет сказать… – вмешивается Герд. Он старается говорить спокойно, но его тон вызывает у меня совершенно противоположную реакцию.

– Ты поднимаешь нас посреди ночи и говоришь, что наша дочь нашлась! – цежу я сквозь зубы.

– Я сказал, что есть сходство и что мы должны во всем убедиться, – шипит в ответ Герд.

Его коллега отходит на пару шагов. Должно быть, ему неловко наблюдать за нами.

– Я сразу предупредил, что нет полной уверенности в том, что это действительно Лена… – Герд потирает лоб и вздыхает, после чего обращается к Карин: – Послушай, мне очень жаль. Не следовало подавать вам ложные надежды. Это было непрофессионально. Ты знаешь, это затрагивает меня лично…

– Ты за четырнадцать лет не проявил профессионализма, – вспыхиваю я, но меня игнорируют.

– Как нам теперь быть? – всхлипывает Карин.

Герд снова вздыхает.

– Нужно просто…

– Нужно просто подождать еще четырнадцать лет, – резко перебиваю я его. Мне надоело выслушивать пустые фразы из вежливости, дурацкие слова ободрения. – Мы ее больше не увидим.

Я чувствую, как злость распаляет мне лицо, щеки горят, словно в лихорадке.

– Маттиас… – Карин берет меня за руку, но я больше не желаю сдерживаться. Герд должен осознать, что он натворил.

– У нас нет больше дочери, вот что нужно сказать! Она мертва! Скорее всего, мертва уже четырнадцать лет! Вот только профессионалу Брюлингу не под силу разыскать хотя бы ее тело, чтобы мы могли должным образом похоронить ее!

– Маттиас…

Ногти Карин впиваются мне в кожу сквозь рукав куртки. Лицо бледнеет, глаза широко раскрыты и неподвижны.

– Там, – шепчет она.

Я не понимаю.

– Вон она.

Поворачиваю голову. У меня перехватывает дыхание, сердце замирает.

– Это… Лена…

Карин права: это она. Шагает к нам, держась за руку медсестры. Наша дочь, наша Лена, моя Ленхен.

Лена

Я смутно припоминаю визг тормозов, как оборвался мой собственный крик, потом удар. Помню, как удивилась, что совсем не чувствую боли – по крайней мере, в первые мгновения. Конечно, боль не заставила себя ждать. Захлестнула меня волной, так что я потеряла сознание. Не знаю, сколько прошло времени. Десять минут? Час? Но потом я резко пришла в себя. Словно сидела в кромешной тьме, и кто-то внезапно включил свет. Разум был совершенно чист.

Я сразу поняла, что попала под машину. И теперь лежала в карете «Скорой помощи». Слышала сигнал, транслирующий во внешний мир мой пульс. Слышала сирену. Знала, что мы едем очень быстро, чувствовала все неровности дороги и как машина кренится на поворотах. Ощущала собственное тело, и не передать словами, сколь болезненным было это ощущение. И все же я попыталась шевельнуться, чтобы проверить чувствительность в конечностях. Если я что-то чувствую – пусть даже и боль, – значит, еще есть возможность восстановить их. Так я рассуждала. Напряглась и смогла пошевелить носками, согнуть пальцы. Хороший знак. Только голова оставалась неподвижной, шея была вытянута и зафиксирована. Мне наложили шину, и я не могла видеть, что происходит рядом со мной. Не посмотреть ни вправо, ни влево, только неподвижно вверх, на пожелтевший потолок салона «Скорой». Прямо надо мной была наклеена полоска серебристого скотча, вероятно, прикрывающего порез или небольшую дыру. Или угнетающее пятно крови, которое никак не удавалось оттереть. Я чувствовала давление в области груди и коленей, но это, скорее всего, были просто ремни. Чтобы не слететь с носилок во время поездки и получить при этом новые увечья. Это казалось мне чем-то абсурдным.

– Кажется, приходит в себя, – произнес мужской голос.