Милое дитя - Роми Хаусманн (2021)

– Что это значит? – Она хватает ртом воздух и заходится в пронзительном, истошном крике: – Лена!

Медсестра пятится по коридору и увлекает за собой девочку.

– Нет, нет, нет! Постойте!

Я реву и бросаюсь за ними, но в следующий миг рывком подаюсь назад. Меня хватают чьи-то руки.

– Лена! – я слышу собственный хриплый голос.

Потом Гизнер валит меня на пол, как взбешенное животное. Пока я извиваюсь в жалкой попытке подняться, Ленхен уводят. В коридоре только мы. И тишина.

– Следуйте за мной, герр Бек, – произносит через мгновение Гизнер и помогает мне подняться.

* * *

В сопровождении санитара нас отводят в ближайшую из свободных палат. Герд подводит Карин к кровати, и та послушно оседает. Будь у человека рубильник на спине, так бы все и выглядело. Санитар спрашивает, не позвать ли врача, чтобы дал ей какого-нибудь успокоительного.

– Нет, спасибо, – отвечаю я, не особо вникая в ее состояние. – Всё в порядке.

Когда санитар оставляет нас, Гизнер просит объяснений.

– Лена, – произносим мы с Карин одновременно.

– Та девочка в коридоре выглядит в точности как наша дочь, – объясняю я. – В детстве, – добавляю поспешно, сознавая, каким бредом это может показаться.

Родители в состоянии шока бросаются на чужого ребенка. Должно быть, такое впечатление мы производим на Гизнера. Только ребенок не может быть чужим, если выглядит как точная копия нашей дочери. Ведь не может?

– Так и есть. – Герд неожиданно приходит мне на помощь. – Прямо клон.

Гизнер переводит на него недоверчивый взгляд.

– Я – друг семьи, знаю Лену с самого рождения.

«Друг семьи, ага», – проговариваю я про себя, но сдерживаюсь. Наши с Гердом отношения не играют роли, когда речь идет о Лене. Нет, о девочке.

– Подождите. – Спохватившись, я лезу в карман и достаю бумажник.

В кармашке под прозрачным пластиком – фотография, краски уже немного выцвели. На снимке – моя Ленхен с громадным кульком сладостей. Она улыбается мне всякий раз, стоит только открыть бумажник. Я вынимаю карточку и протягиваю Гизнеру.

– Вот, взгляните сами.

Комиссар берет фотографию и внимательно изучает.

– Хм, – протягивает он, и так несколько раз: – Хм…

– Кто эта девочка? – спрашивает Карин надтреснутым голосом.

Гизнер отрывается от фотографии.

– По ее же словам, она дочь потерпевшей.

Я мотаю головой.

– Но это невозможно. Эта женщина, – я неопределенным жестом указываю в сторону двери, – не может быть Леной.

– Маттиас, ты уверен? – спрашивает Карин. – Столько лет прошло, может, ты просто не узнал ее… Ты видел шрам? – и лихорадочно тычет себя пальцем по лбу, над правой бровью. – Может, мне самой посмотреть на нее?

– Да, у нее есть шрам. Но это не Лена. Я знаю, как выглядит моя дочь. – Я поневоле повышаю голос. – Прости, дорогая. Это и в самом деле не она.

– И все-таки, может, я взгляну? Для полной уверенности.

– Это не она, Карин!

– Давайте все успокоимся, – вмешивается Герд. – Карин, ты никуда не пойдешь. Я сам посмотрю. Я узна́ю Лену.

– Выходит, по-вашему, я собственную дочь не могу узнать? – Это не укладывается у меня это в голове.

– Конечно, ты ее узнал бы, – успокаивает меня Герд. – Но здесь явно что-то не сходится. Мы должны выяснить, кто эта женщина и почему девочка, которая так похожа на Лену, считает себя ее дочерью.

– Хм, – снова протягивает Гизнер и возвращает мне фотографию. – А у вас есть ДНК-профиль Лены Бек?

Герд усердно кивает, как прилежный ученик.

– Составили еще тогда; взяли пробу с зубной щетки.