Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер (2021)

Я провожаю его взглядом. Когда он скрывается из виду, я лезу в сумку и вытаскиваю листок тонкой голубоватой бумаги. Это копия того письма, что Дэниэл послал Хелен. Слово в слово, заверил он меня. Я снова и снова перечитываю письмо, обдумываю каждую фразу. Представляю себя на месте Хелен. Чему бы здесь я поверила?

— А как же записки? — спросила я Дэниэла, когда мы говорили с ним последний раз. Он же сам сказал, что как-то вечером нашел одну в той книге, которую она читала. У нее не возникнет вопроса, о чем они? Он заявил, что это неважно, что записки ничего не доказывают, что она их не поймет. Наверное, он прав. Все минувшие годы она мало что понимала.

Я потягиваю коктейль через соломинку, пока в бокале не остаются лишь кубики льда. Солнце прячется за облаком, белый песок на пляже теряет яркость, приобретая серый цвет. Я рассчитывала, что к этому времени уже уеду. Близится сезон тропических циклонов. Оказывается, привести в исполнение свой план гораздо сложнее, чем я думала.

Выяснилось, что я не столь терпима, как ожидалось, к владельцам яхт, обычно красавцам с большими животами и волосатыми спинами. В их глазах читается, что здесь все на продажу — от потолочных вентиляторов и белых балконов до ромовых коктейлей и женщины, что пьет их.

Я смотрю на море, покручивая в руках обручальное кольцо. Дэниэл его ненавидел, иногда прямо зубами стаскивал с пальца. Это он и имел в виду в той дурацкой записке, что лежала в шкафчике ванной, в конверте, в котором он преподнес мне серебряное ожерелье. К черту твое обручальное кольцо. Ты — моя. Ну а Хелен, как всегда, увидеть увидела, но ничего не поняла. Она думала, что подвеска — это собачка. А это был волк. От моего Волка. А я была его Красной Шапочкой.

Все ошибки, все промахи — его. Какого черта писать записки, если их могут случайно увидеть посторонние? Зачем было дарить мне это проклятое ожерелье? Вот теперь и расплачивается.

Теплый дождик начинает зыбить поверхность воды. На берегу люди закрывают пляжные зонтики, сворачивают навесы кафе. Вивьен возвращается с Сиенной, обернутой в ее полотенце радужных цветов. Мы идем в дом, где Вивьен сажает Сиенну на высокий детский стульчик. Я целую дочь в макушку и бегу наверх принимать ванну. Ложусь в горячую воду, наливаю в нее масло для ванны, что привезла из дома, и наблюдаю, как на ее поверхности собираются золотистые шарики. Закрываю глаза, вдыхая древесный аромат. Розмарин улучшает память, прочитала я где-то. Запах розмарина разливается по комнате, унося меня на родину. На Мейз-Хилл. В наш дом, что стоял в парке.

* * *

Когда мы с Рори поселились там, наши с Дэниэлом любовные отношения возобновились. Это получилось само собой. Я размышляю о тех строках в письме, в которых он сказал, что думал обо мне даже тогда, когда занимался сексом с ней. Это признание вряд ли предназначалось для бедняжки Хелен. Нет, оно было адресовано мне.

Конечно, это было неправильно. И конечно же, то была мольба. Меня всегда возбуждало то, как он жаждал меня, возбуждало выражение его глаз, когда я одаривала его ласками, ласками, о каких он прежде и мечтать не смел. Я провоцировала его на поступки, на которые он сам, как ему казалось, никогда бы не решился, был не способен. Наверное, в каком-то смысле, меня возбуждала его невинность. Как ни странно это звучит. Ведь теперь он оказался за решеткой.

Дэниэла мучило чувство вины, он тысячу раз порывался положить конец нашим отношениям. Но воли у него никакой. Что бы я ни делала, он всегда ко мне возвращался. Конечно, эти его терзания утомляли. Ему следовали жениться на ком-то, подобном Рори — на какой-нибудь распутнице. Рори мне изменял не только с Лайзой. Я уверена, он был бы не прочь и с Рейчел потрахаться, если б представился шанс. Но Рейчел, надо отдать ей должное, на мелочи не распылялась. Поставила перед собой цель и шла к ней напролом. Что обычно свойственно женщинам.