Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер (2021)

Я справедливо полагала, что Серена выберет меня подружкой невесты — ответит любезностью на любезность. Ничего подобного. На ее свадьбе я старалась радостно улыбаться, когда подружки невесты по двое шествовали мимо, сжимая в руках элегантные букетики из полевых цветов. На них были сшитые на заказ длинные до пола зеленовато-голубые туалеты. Мне самой этот цвет никогда не шел. «Она очень хотела, чтобы ты была у нее подружкой невесты, — сказал мне Рори после свадьбы. — Но у нее слишком много близких подруг». А мог бы и добавить: «Не то что у тебя».

Рейчел возвращает мне фотографию, я ставлю ее на стол.

— Ну что, в сад? — предлагаю я. — Хочется подышать свежим воздухом.

Мы располагаемся на краю сада. День солнечный, но холодный. Сидеть под открытым небом не очень комфортно. Газон устилают опавшие листья, на осеннем ветру шелестит начинающая желтеть глициния. Но погода сухая, небо чистое. А главное — здесь нас не беспокоит грохот строительных работ. Раза три мы ходим туда-обратно, чтобы перенести из дома всю наготовленную еду. Потом я расстилаю одно из маминых клетчатых одеял, сверху кладу подушки. Сознаю, что я проголодалась сильнее, чем думала.

Насытившись, я проверяю, в каком состоянии находятся наши четыре розовых куста. Убираю с клумбы осыпавшиеся белые лепестки. Скоро розы нужно будет подрезать, но пока еще не время. Их головки поникают, коричневеют по краям, но цветы все еще нежные, все еще прекрасные.

Я возвращаюсь к Рейчел. Та загорает, заняв более половины маминого одеяла. Ноги она вытянула на траву, под голову и плечи подложила мою подушку. Рот ее набит малиной и ломтиками персиков. Выглядит она абсолютно расслабленной. Какой бы кризис ни привел ее к моему порогу (если таковой вообще был), суля по всему, он миновал. Сегодня на ней новые солнцезащитные очки. Стекла в форме сердечек на ее детском лице смотрятся карикатурно. Ко мне она явилась в джинсовых шортах с рваной кромкой и мешковатой футболке, прикрывающей ее живот, который у нее чуть вырос, но в сравнении с моим все равно кажется маленьким. Холода она, должно быть, не чувствует.

— А когда была сделана та, другая фотография? — спрашивает Рейчел.

— Какая?

— Та, что висит у тебя на стене в холле, у зеркала. Где вы вчетвером. В лодке.

— А-а. Да как-то в Кембридже. Мы по реке катались.

— Ну да, я и подумала, что на пант[9] похоже.

— Ты знаешь Кембридж? — удивляюсь я.

Рейчел хмурится, тряся головой.

— Нет. Никогда там не бывала. Просто слышала, что это здорово.

Она обхватывает свой живот снизу обеими руками и плотнее сжимает покрасневшие от ягод губы.

— Ты говорила, Серена занимается фотографией?

— Да. У нее своя студия вон там, в переулке, сразу за той улицей, — объясняю я и показываю, но Рейчел не смотрит.

— И что она снимает?

— По-моему, в основном делает фотопортреты. Во всяком случае, это то, что ей чаще всего заказывают. Скоро будет большая выставка ее работ. Она вполне преуспевает.

По правде сказать, я не совсем понимаю фотографии Серены. Они висят у нее по всему дому — и цветные, и черно-белые. Морщинистый старик, которого она встретила в Индии; сияющие лица детей с рыбацкими сетями, которых она видела на Бали; панорамный снимок плавучего рынка в дельте Меконга, который они с Рори посетили во время медового месяца. Разумеется, я всегда выражаю восхищение ее работами. Но я толком не знаю, что делает фотографию хорошей или плохой. На самом деле они не вызывают у меня особых чувств.

— Тебе они не нравятся. — Рейчел повернула голову и с улыбкой смотрит на меня, прикрывая глаза рукой.

— Прости, что мне не нравится? — резко вскидываю я голову.

— Ее фотки! — хохочет Рейчел. — Признайся, Хелен. У тебя же на лице написано.