— Наши, — поправляет он.

— Если ты заботишься о них на самом деле, а не только на словах, ты обязан защитить их от себя самих! И друг от друга.

Но Старки знает, что в действительности скрывается за словами Бэм: «Если ты болеешь душой об аистятах, прекрати нападать на заготовительные лагеря».

— Сколько наших погибло в последней операции? — спрашивает он.

Бэм передергивает плечами.

— Откуда мне знать?

— Оттуда, что ты знаешь. — Старки просто констатирует факт. Ему известно, что она собирает все данные — чтобы использовать их против него. Или, может, чтобы изводить себя саму.

Бэм несколько мгновений выдерживает его взгляд, но потом маска напускного неведения спадает.

— Семеро, — цедит она.

— А сколько аистят примкнуло к нам?

Бэм явно не хочется отвечать, но Старки ждет, и она нехотя выплевывает:

— Девяносто три.

— Девяносто три… И двести семьдесят пять не-аистят освобождены из лагерного ада. Думаю, это стоит семи жизней, которые мы потеряли?

Бэм не отвечает.

— Так стоит или нет? — настаивает он.

Наконец Бэм отводит взгляд, смотрит в окошко, видит внизу сотни детей…

— Стоит, — бурчит она.

— Так из-за чего мы спорим, спрашивается?

— Мы не спорим, — произносит Бэм и поворачивается, чтобы уйти. — Никто и никогда не спорит с тобой, Мейсон. Смысла нет.

• • • • • • • • • • • • • • •

ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕКЛАМА

Мы живем в страшные времена. Хлопатели терроризируют наши жилые кварталы, беглые расплеты убивают невинных, хулиганствующие беспризорники грозят кровавым мятежом. На государственном и местных уровнях обсуждаются различные меры по обузданию не поддающихся исправлению подростков, но этих мер явно недостаточно. Нам требуется всеохватная национальная политика, направленная на то, чтобы искоренить зло прежде, чем в завтрашней прессе появятся трагические заголовки.

Закон о приоритете общего блага над правами родителей, или просто Билль о приоритете, нацелен именно на это. Он забирает у плохих родителей право распоряжаться судьбой их детей и отдает его в руки Инспекции по делам молодежи, которая, таким образом, получает возможность выявлять и направлять на расплетение наиболее опасных подростков.

Пишите вашим представителям в Конгрессе и сенаторам! Скажите им, что поддерживаете Билль о приоритете. Пока не будет принят этот закон, вашим семьям не знать покоя!

— Спонсор: «Граждане за общее благо»

• • • • • • • • • • • • • • •

Когда солнце начинает клониться к горизонту и на пол ложатся длинные тени, Старки нисходит из своего кабинета, чтобы пообщаться с массами. Одни ребята здороваются с ним; другие, слишком напуганные, боятся даже взглянуть в его сторону. Старки без помех движется сквозь толпу. Никто не суется к нему со своими проблемами. В этом еще одно отличие управленческого стиля Старки от Коннора в бытность того начальником Кладбища. Коннора постоянно грузили всякой повседневной чепухой: то унитазы забились, то медикаментов не хватает, и прочее в том же духе. Подчиненные Старки не отваживаются тратить зря драгоценное время их командира. Есть проблема — живи с ней или решай ее сам. Не надоедай вождю всякой ерундой. Его дело — война.

Ужин запаздывает на четверть часа, поэтому Старки наведывается на полевую кухню, где Хэйден Апчерч и его команда обливаются потом, перетаскивая огромные банки с тушенкой.

— Приветствую тебя, о могучий вождь! — изрекает Хэйден.

— Где ужин?

— Мы ожидали подвоза продуктов от нашей «опереточной клаки[8]», но они, похоже, на этот раз прислали только вооружение, никакой еды. Так что сегодня придется довольствоваться тушенкой! — Хэйден выдает свою реплику с весьма довольной миной.

— Чего лыбишься? Тушенка — это же такая гадость!

— Тушишь… э-э, шутишь? А я от нее тушусь… то есть тащусь. Какой еще продукт можно жрать и холодным, и горячим? Тушенка — это же просто туши свет!