Бо понимает, что Коннор ушел от ответа, но не настаивает, по-видимому, зная, что не добьется от собеседника никакой информации сверх той, что Коннор намерен дать. Лучше уж так, чем попробовать и нарваться на отказ. Бо с толком выбирает, где вступить в схватку, а где отступить — только так у него есть шанс выиграть. Собственно говоря, Коннора это даже восхищает: парень не тратит усилий понапрасну. Из него может выйти неплохой лидер, если он перестанет строить из себя невесть что.

Когда тем же вечером к ним спускается Соня с бутербродами из холодного мяса и черствого хлеба, Коннор улучает момент для разговора наедине, в то время как Бо и прочие заняты ужином.

— Надо раздобыть эти самые стволовые клетки, о которых вы говорили, и убедиться, что принтер работает, прежде чем вынести все это на широкую публику.

— Отлично придумано! — огрызается Соня, сердито уставившись на него. — Завтра пойду куплю в Уолмарте. — Но Коннор выдерживает ее взгляд, и она вздыхает: — Ладно, ты прав. Но это будет нелегко. На Среднем Западе такими разработками занимается лишь пара-тройка институтов. Им трудно получить ассигнования, потому как люди думают, что исследования стволовых клеток подразумевают опыты с эмбрионами. Одно упоминание об этом вызывает возмущение и протесты. Все боятся, как бы Глубинная война не вспыхнула снова. Само собой, взрослые плюрипотентные клетки не имеют ничего общего с эмбриональными стволовыми клетками, но для невежд никакие факты не указ — пользуются любым случаем, чтобы пнуть науку коленом в пах.

Коннор улыбается:

— Как только мы заставим эту штуку работать и отдадим ее в хорошие руки, это же самое колено даст по этому же самому месту юновластям и «Гражданам за прогресс»!

— Надеюсь, что доживу до этого дня.

Соня гладит Коннора по щеке, как если бы была его бабушкой. Парень, обычно не терпящий фамильярности, находит ее прикосновение странно приятным.

— Я найду, где взять клетки, — говорит она. — Самое трудное будет извлечь их оттуда.

• • •

— Эй, что ты делаешь?! С ума сошла? Ты хоть знаешь, что это такое?!

Соня, уходя, оставляет люк открытым — подвал необходимо проветрить, там нечем дышать. Коннор, пользующийся любым случаем, чтобы вырваться из клетки, выскакивает наверх и застает Грейс около старого сундука. Девушка открыла его, и теперь весь пол усыпан конвертами.

— Извини, извини, я не нарочно, я не нарочно! — Грейс лихорадочно пытается запихать письма в сундук, но тот набит так плотно, что они все время пересыпаются через край. Это то же самое, что пытаться затолкать зубную пасту обратно в тюбик.

Коннор тут же раскаивается, что накричал на Грейс. Он присаживается рядом.

— Успокойся, Грейс.

— Я только хотела глянуть, что в нем, а оно все высыпалось. Я нечаянно!

— Я знаю, что ты нечаянно. Все хорошо. Спускайся вниз, я тут сам управлюсь.

Грейс не требуется второго приглашения.

— И чего только меня вечно тянет перетрогать все, что под руку попадается! Я не должна… любопытство сгубило кошку… Нельзя, нельзя!

Она кидается вниз, подальше от устроенного ею ералаша, а Коннор опять остается один на один с сундуком, только на этот раз ящик Пандоры широко открыт. Юноша не знает, куда запропастилась Соня и что она скажет, увидев весь этот кавардак.

Здесь сотни и сотни писем — их стало гораздо больше, чем в тот день, когда Коннор положил сюда свое. Конверты в основном белые и кремовые, но иногда встречаются и цветные, как будто Соне стало скучно и она выдала кому-то канцтовары поярче. На каждом конверте от руки надписан адрес.

Раз начав, Коннор уже не в силах остановиться. Он ныряет в море конвертов, перебирая их в надежде раскопать один с заветным адресом, написанным знакомым почерком. Его конверт был просто белый, и его трудно отыскать в этой снежной буре корреспонденции.

— Не найдешь, — заявляет Соня, возникая за спиной Коннора.