Нераздельные - Нил Шустерман (2015)

Ни один из этих ребят не был так близок к Старки, как Дживан. Никто из них не работал вместе с ним над военными операциями, никто не был свидетелем его припадков бешенства; никто, кроме Дживана, не не ведает, что скрывает непроницаемый занавес его глаз, никто не догадывается, что за кулисами первого шоу, предназначенного для публики, идет другое…

Старки считает себя непобедимым. Он не просто верит, что предназначен для величия, но что само величие предназначено для него, и с каждой победой он верит в это сильнее и сильнее. Хэйден обозвал его «Верховным Аистократом». Хоть это довольно метко, Старки предпочел бы титул «Владыка аистят», потому что и в самом деле смотрит на себя как на короля, которому уготована участь стать божеством. Он — избранник небес с достоинством и привилегиями бога.

Когда твоя вера в себя так сильна, она заражает других. Чем больше аистята верят в своего командира, тем больше они хотят в него верить и тем пламеннее их чувства. Дживан тоже был таким. В первые дни в батальоне он с готовностью отдал бы жизнь за Старки. Теперь он осознает всю слепоту своего поклонения — как раз в тот момент, когда он и вправду по воле бывшего кумира может лишиться жизни.

Команда Дживана бросается в атаку. У их оружия такая мощная отдача, что при каждом выстреле бойцы едва не опрокидываются навзничь. Дживан молится только, как бы остаться в живых.

— Сегодня ты солдат, — сказал ему Старки, по-братски похлопывая его по плечу. Но Дживану хорошо известно, что на самом деле стоит за словами предводителя. «Ты уже не представляешь ценности» — вот что имел в виду Старки. Теперь, когда за его спиной вся мощь и ресурсы хлопателей, компьютерные фокусы Дживана ему не нужны. Всю техническую подготовку операции сделал кто-то другой, да и железо у этих умельцев не сравнить с тем, что когда-либо имелось в распоряжении аистят. Дживан теперь лишний. Вот почему сегодня он солдат.

Вокруг кипит сражение, и превосходство нападающих таково, что Дживан засмеялся бы, если б только кругом не свистели пули и люди не падали замертво. Лагерные охранники — весьма слабый противник для Аистиного батальона.

Дживану приказано стрелять во всех, кому больше семнадцати. Но, как и многие другие, он лишь палит в воздух, заходясь при этом в воинственном кличе; так что со стороны кажется, будто Дживан сеет смерть, тогда как в действительности он лишь производит шум. Он старается не оставаться на открытых местах, где в него легко попасть, и вскоре оказывается в окружении зеленых шпалер, когда-то искусно выстриженных, а сейчас изуродованных и поникших под градом пуль и осколков. И тут он замечает движение — сквозь плющ кто-то ползет. «Стреляй в любого старше семнадцати». Наблюдает ли Старки за схваткой? А вдруг он видит, какой из Дживана липовый боец могучего Аистиного батальона? Что сделает предводитель, когда решит, что от него теперь вообще никакого толку?

Дживан наводит ствол своего автомата на ползущего человека, но тот, увидев нацеленное на него оружие, вскакивает и бросается на противника. Автомат падает на землю, под плющ. Завязывается схватка — кто первым дотянется до него.

Незнакомец, по-видимому, садовник, размахнувшись, бьет Дживана огромными садовыми ножницами по лбу как раз над левой бровью. Кровь, которой почему-то слишком много для такой небольшой раны, заливает Дживану глаза. Он хватает автомат, но садовник выдергивает оружие из его скользких окровавленных ладоней. Возвышаясь над Дживаном посреди испорченных шпалер, он целится ему в лицо, положив палец на спусковой крючок, и Дживан осознает, какую чудовищную ошибку допустил. Надо было застрелить этого человека без всяких колебаний в ту же секунду, когда увидел его. Потому что либо ты убиваешь, либо тебя убивают. Старки не оставил места ни для чего другого.